Дино Буццати - Избранное

Чем больше я размышляю, тем более проблематичными представляются мои шансы в отношении слабого пола. Допустим, та или иная красотка вдруг обнаружит меня у себя в постели или в ванной, но почему она непременно должна мне уступить? Скорее всего, поднимет дикий крик, начнет звать на помощь, и мне ничего не останется, как сматывать удочки.

Что же до успехов на журналистской ниве, то они вряд ли окажутся стабильны. После первых сенсационных репортажей наверняка начнется паника, всякие расследования, о моем появлении в любой точке земного шара сразу же станет известно, ведь я не могу остаться неузнанным. И тогда прости-прощай, Дино Буццати. Пуля в затылок или цианистый калий в чашке чая — таков будет бесславный конец.

Вот я и спрашиваю себя: что стоят в такой ситуации преданность своей газете, профессии, жажда славы, когда я рискую поплатиться собственной шкурой? Если я расскажу все главному, он, конечно, будет меня беречь, постарается, чтоб никто ни о чем не догадался. Но не зря говорят: подставь палец — тебе всю руку отхватят. В один прекрасный день он ради нашей газеты подвергнет меня какому-нибудь рискованному испытанию, а я не смогу уклониться. В конце концов так и буду сновать между мысом Канаверал, Ораном, Москвой, Пекином и Букингемским дворцом. Пока не подкараулят…

Нет, чрезмерное могущество — все равно что никакое: слишком опасно им пользоваться. Итак, я обладаю огромным богатством, но, увы, не могу потратить ни гроша. Если, конечно, мне жизнь дорога…

Уж лучше сиди себе тихонько: никого не трогай, не нарушай сон красавиц, оставь в покое сильных мира сего, не суй нос в чужие дела, притворись, будто ничего не было.

Прости меня, дорогой главный. Но я все-таки тебе не доверяю.

Как-то воскресным утром после мессы двое святых — одного звали Онето, а другого Секретарь, — удобно расположившись в двух черных кожаных креслах марки фирмы «Миллер», смотрели вниз, на Землю, пытаясь разглядеть, чем там занимаются эти чудаки люди.

— А скажи, Секретарь, — произнес святой Онето после долгого молчания, — был ли ты в жизни счастлив?

— Ну вот еще! — с улыбкой отвечал приятель. — Ты же знаешь, что никто на Земле не может быть счастливым!

С этими словами он вытащил из кармана пачку «Мальборо».

— Хочешь сигарету?

— Спасибо, с удовольствием, — сказал святой Онето, — хотя обычно по утрам я воздерживаюсь, но уж ради праздничка… И все же, я думаю, в отдельных случаях…

— А сам-то ты испытал это? — перебил его Секретарь.

— Я — нет. Однако убежден…

— Да ты погляди на них, погляди! — воскликнул святой Секретарь, указывая вниз. — Их несколько миллиардов, сегодня воскресенье, и утро еще не кончилось — самое приятное время, и денек выдался на славу — солнечный, но не очень жаркий, с освежающим ветерком, деревья, луга в цвету, к тому же у них там «экономическое чудо» — казалось бы, чего еще желать? Так покажи мне из всех этих миллиардов хоть одно счастливое лицо, хотя бы одно — больше я не требую. Если найдешь, угощаю тебя шикарным ужином.

— Идет, — ответил Онето и не торопясь принялся шарить взглядом в раскинувшемся внизу необъятном человеческом муравейнике. Было бы смешно надеяться на удачу вот так, с налета: тут потребуется кропотливая работа как минимум на несколько дней. Он это понимал, но решил все же рискнуть. Секретарь наблюдал за ним со своей насмешливой улыбочкой (насмехался он, конечно, по-доброму, иначе что это был бы за святой?).

— Черт возьми, кажется, нашел! — вдруг вскричал Онето, подскочив в кресле.

— Где?

— Вон на площади. — И ткнул пальцем в ничем не примечательный городок на холме. — Там, где толпа выходит из церкви… вон, видишь девочку?

— С кривыми ножками?

— Да-да… Только смотри не упусти ее.

У нее, у четырехлетней Норетты, действительно были немного кривые, худенькие, хрупкие ножки, как после тяжелой болезни. Ее вела за руку мать, и сразу было видно, что семья бедная, хотя на девочке было воскресное белое платьице с кружевами, стоившее матери, наверно, немалых жертв.

На паперти толпились продавцы цветов, один торговал иконками и медальками со священными изображениями — кажется, был праздник какого-то святого покровителя города, — а другой — воздушными шарами, у него над головой парила великолепная гроздь разноцветных шариков, красиво колыхавшихся при каждом дуновении ветерка.

Так вот, эта девочка застыла перед продавцом шаров и с обезоруживающей улыбкой подняла к матери глаза, полные немой мольбы. В этом взгляде было такое страстное желание, такая душевная мука и любовь, что их не выдержал бы и повелитель ада. Наверно, такой невероятной силой обладают только взгляды детей, потому что они маленькие, слабые и невинные (а может быть, еще побитых собак).