Тимур Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта

Тогда я сел в машину и медленно поехал.

И — о, чудо! — метель, как живая, вновь понеслась за мной и осыпала машину россыпью перлов жемчужных!.. О!..

Тогда я вновь остановился и вышел на дорогу, и метель унялась, утихла…

Она играла со мной, как живая!..

И так было много раз!..

И никогда в жизни я не испытывал такого трепетного детского восторга, как от игры с живой первометелью…

Но потом я устал и рванулся, помчался по дороге, и метель помчалась за мной, и в этом белом, искристом вихре я радостно мчался по дороге родной Руси моей! Да!..

О Боже!.. Вот невиданное счастье!.. Неслыханное явленье русской природы — прирученная, словно привязанная метель!..

И она мчится! скачет за тобой! обнимает тебя! опутывает… обдает дивной колючей свежестью! не отпускает… летит!.. догоняет… обгоняет… кружится… вихрится… сыплется…

Живая трепещущая метель…

Такое бывает раз в сто лет? да?..

Да!..

Но тут, в снежном мареве сыпучем, я слышу рев встречной милицейской машины — мы едва не расшибаемся, не сталкиваемся в слепой метели… О!..

Вот она, коварная метель!.. Подруга неверная дорожная моя!.. Едва не замутила! не закружила! не убила меня!.. не запеленала в ледовый саван меня!.. Айда!..

А в сладкой метели и горькой смерти можно не увидать не услыхать, как в белом слепящем сне!..

И улететь в иной мир в летящих снегах!..

…Два милиционера с автоматами выходят из машин и спрашивают меня:

— Гражданин, вы тут не видели на дороге девицу на велосипеде?..

Я почему-то молчал…

Я еще витал в метели…

Тогда один из них словоохотливо поведал мне:

— Тут, на дорогах, работает-гуляет юная проститутка… Льняная ведьма… русалка-берегиня болотная с синими глазами…

Тут же везде болота Блудовы непроходимые с бездонными ямами-еланями-топями несметными, покрытыми лишь обманными атласными купавами. Ступишь — топь, как живая, зачавкает, пожрет тебя… Она из этих топей и вылезла…

Вот едет мужик на дорогой тачке — а она манит его: “Сударь, хотите женщину? Хотите древнюю русскую любовь отведать в медовом стогу сена с медовухой золотой?.. С песнями и плясками древнерусскими забытыми?.. Я умею все…”

Мужик — новый русский — говорит завороженно: «Давай в моей шикарной, двуспальной тачке трахнемся! сольемся! сойдемся! сотремся! собьемся, как молоко в сметану да масло!.. Айда!..»

Она смеется, волосами льняными вьется русалочьими, и глазами ошпаривает, как синими морями-океанами, да говорит бизнесмену: “Таких тачек, как у тебя, в мире много — а копна русского сена! а сеновал с жучками щекочущими и душистой, терпкой медовухой — только здесь получишь! в поле!..

Гляди! Вот стог-то у дороги золотой ждет! открытый! пуховый!..

Ни одна постель не сравнится с податливым, широким, качливым, колыбельным деревенским, первозданным сеном, сеном медовым!.. Айда! Гойда!

А еще я буду тебе голая петь да плясать забытые хороводные песни, пляски русские!.. Нынче русская исконная песня да пляска русская, а в них душа русская, убиты, забиты чужой музыкой…

А я эти песни пою да пляски пляшу, да хожу в древнем убитом сарафане-кумачнике!.. И щекотать до смерти могу, как русалка!..”

Тут милиционер молодо вздохнул, как будто сам он попробовал этих песен и плясок:

«…Вот бизнесмен, переспелый перепел, выходит из машины и идет с русалкой в стог близкий у дороги или в полевую копну тихую, душистую…

Только пачку презервативов с собой берет — веселый, зачарованный, завороженный… не знает он, что он уже приговорённый…

Тут, в сене, она вынимает и надевает на себя старинный сарафан-кумачник, и кокошник, и сафьяновые сапожки и поднимает два кубка с медовухой! и они пьют! и она не обманывает: пьет вместе с бизнесменом до конца…

А потом голая пляшет, извивается, чарует, поет старинную песню “Скакал казак через долину”.

И щекочет его до одури во всех заповедных местах!..

Тут, когда ошпаренный, перемлелый бизнесмен-казак брюки торопко начинает снимать, свергать, и руки у него заняты, и хмель-дурман уже бьется, ширится в его голове и теле — она голая, раскаленная от песен и плясок, ловко вынимает из сена острые вилы и вмиг этого любовника, еще полуголого, протыкает нежно, прокалывает, нанизывает насквозь, навылет, настежь…

Кровь малиновая, парная, еще живая, окропляет, обагряет сено золотое…

Таких кровяных стогов много она на дорогах оставила…

У них, у бизнесменов, почти у всех, животы рыхлые, обильные — вилы острые легко, весело, как через сено, проходят, находят…