Тимур Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта

…И Хакан не отрывая от меня рысьих глаз берет в руки лук и налагает на тетиву ярую бешеную кишащую нетерпеливую стрелу…

И вот уже стрела дрожа глядит на меня и вот уже стрела мне в горло юное арбузное глядит алчет молит ее спустить!..

Аййййййи-ииииих! йййи!..

Нет ничего в мире нетерпеливее неспущенной стрелы!..

Айдыххх!..

И зебба насмерть схваченного девьими коленями перстами у самой девьей пелены ограды плевы!..

Ойдыхх!..

Мальчик ты слышишь тысячное ржанье кумысных текучих кобылиц?..

Если им не гнать не бежать не кусать — то разорвутся бирюзовые гонные сосцы их!

То кипящие кишащие семена разорвут лона их! гнезда! чрева их! сосуды их!..

Если моим чагатаям нукерам не дать убивать чужих мужей — то они станут кривыми ножами и прямыми мечами отворять косо рубить слепо туго крушить своих родных!..

Айх! как страшны перезрелые перестоялые мечи ножи мужи! (ой вот где истоки всякой войны — и гражданской тоже!)

Айх мальчик родной сын мой никому тюменей раскосых разгонных гортанных смертных победных не унять не остановить!

Айх сынок! дай развернуться распахнуться раскидаться веселым блаженным знаменам хвостатым родимой войны!..

Мальчик! Только рукой махни позови помани тюмени кро-вомутные кроволиющие мои!..

Иль стрелу последнюю кровопийцу мстительную прими! впусти! возьми!..

Но я не поднимаю руки но я бешено срываюсь по скользким снежным ветвям стволам тесячелетней чинары скольжу схожу бегу теку на землю слетаю задыхаюсь маюсь упасаюсь падаю в снег девственный алмазный хрустящий забыв о дивных курящихся бездонных необъятных нагорьях плоскогорьях зазвезд-ных памирских тянь-шаньских неистовых ликующих кристаллах…

…Через пятьдесят лет я уже снежным старцем пришел в родной мой кишлак и поднялся на вершину горы Кондары и там стояла тысячелетняя чинара под собой таящая кладбище древлезабытых шейхов варзобских…

Только молния срезала небесную верхушку чинары…

И я дрожащими руками и ногами забрался на чинару но уже не увидел необъятных нагорий курящихся от первого снега алмазного потому что чинара потеряла высоту свою — молния срезала высокие ветви — и я увидел лишь близкие нагорья…

Потом я тихо слез с чинары и тут увидел истлевшую от пятидесятилетних дождей и снегов стрелу со ржавым гиблым наконечником и почерневшим изгнившим как ветошь опереньем…

Она беспомощно и мертво лежала у вздувшихся как больные чумные вены могутных корней тысячелетнего дерева живого мавзолея

Это была она.

Стрела Хакана Святого Чингисхана…

Все-таки он спустил метнул изверг стрелу

Но я был молод и жгуч тогда и успел скатиться сорваться со скользкой снежной атласной чинары и стрела не настигла меня…

Только теперь я понял, кто убил древлезабытых варзобских блаженных шейхов похороненных под тысячелетней чинарой

Никто из них не позвал Хакана и его погромные конницы пенные смертоносные Тюмени

Но неблагодарные слепые потомки забыли своих древних спасителей

…И потому сегодня на полях таджикских мглистых и в ущельях невиновных и в святых нагорьях пули по-хозяйски бродят кровомутной малярийной лихорадкою бредовой…

Бродят пули — и находят и хоронят…

— Дервиш и что же скоротечные пули гражданской таджикской войны влетели и в твою тысячелетнюю, как заповедная арчовая роще на горе, недвижную сонномедвяную поэзию, где дотоле летали лишь пыльные стрелы и тупые ножи?.. И редкие вымирающие кроткие птицы арчовые дубоносы?..

Да, пули гражданской войны влетели и в мою поэзию и в жизнь хрупкую мою…

И одна из этих пуль влетела в жизнь мою и убила меня но я не заметил не узнал потому что мертв нездешен стал

Но доктор Рошковецкий спас от смертной пули меня и я остался на земле вожделенно новорожденно…

И еще дервиш сказал:

— Нож стрела меч летят в человека но дают надежду ему в

смерти его…

Пуля бешеная несовместима с плотью с жизнью человека — она несет в себе сотни смертей… она разрывает жизнь… она в сотни раз более жизни…

Пуля унижает жизнь…

Сатана сотворил пулю…

А на горизонте воздымается атомная бомба — вершина дьявола…

Эверест шайтана…

…Когда все ярые мужи ушли на войну на битву на древнюю сечу стрел и ножей, в безвестном селенье вместе с детьми женами и стариками остался хромой незрелый урод…

И он сотворил из зависти и тоски безбожную слепую пулю, которая уравняла всех…