Тимур Зульфикаров - 33 новеллы о любви

И каменеют руки, ноги твои…

И тело твоё, уже чужое, летит в волнах от тебя…

И чрез водяные струи уж уже уже видишь в последний раз ты, как душа твоя, светлой алмазной птицей возлетает над тобой, и, как люлька без младенца, уходит в реке пустынное тело твое…

Ах Господь мой! Я иду плыву к Тебе, и кто удержит меня, если Ты позвал меня?..

И вот ты не даёшь Богу придти к тебе, а сам идешь спешишь к Нему?

И нарушаешь волю Его?..

Разве Господь ввергает тебя в лёд реки этой?..

И вот ты бросаешься в волны последние твои, но кто-то бросается рядом, вослед за тобой в серебро, в алмаз, в лёд волн…

Возлюбленная последних дней моих! Ты?

Откуда? Зачем? Твой срок еще далек! Зачем ты?..

О Боже!.. Ах! Бунафшшша! Кумушшш! Нахшаби! Худжаста! Мумтаз Олла Оммо! Убайда! Латофат!..

Зачем ты в этих волнах?

Смерть моя одна в волнах

И я один со смертью в волнах

И зачем ты, возлюбленная моя? пришла в последние волны мои…

Кто послал тебя?..

И разве можно разделить смерть с возлюбленным своим?..

Смерть — это вершина, Эверест одиночества, и разве двое могут встретить Её?..

Нет на земле двух Эверестов…

И вот я бросаюсь к тебе и спасаю тебя в этих последних волнах, а ты спасаешь меня…

И нас двое в ледяных волнах, а смерть одна

И вот нас двое — а смерть берёт только одиноких…

И как мне умереть, когда надо спасать тебя, возлюбленная моя…

А тебе спасать меня…

А смерть одна уходит в волнах…

И тут мы выходим на песчаную дальную отмель жемчужную Сиёмы, и текучий песок течет обрывается, нежно ласково щекочет под перстами дрожащих ног, ног наших…

И вот я хотел уйти к Богу, а вернулся пришёл к тебе, земная любовь моя…

Но я насытился земной любовью, но я устал от земной любви…

И захотел вечной небесной любви…

А ты вернула меня…

Жена — это земля…

И вот ты вернула к земле меня, а я хотел в небеса…

И что на всех родных таджикских горных реках ты будешь оберегать, стеречь меня?..

И вот смерть пришла за одним, а тут двое…

И отступила она…

…И вот возвращается сладостно, блаженно святая гора Ходжа Оби Гарм…

И курчавые козы бегут, резвятся над пропастями и летят к небесам…

И три пастуха бредут ко мне по трём тропам и улыбаются и говорят мне:

— Агнец, мы пришли пасти тебя, чтобы ты не упал в реку, а взошел на вершину…

Тропы разные — Вершина одна…

Блаженный Будда

Блаженный Иисус

Блаженный Мухаммад

Бредут ко мне по козьим троп’ам

И Блаженный Творец с близких небес улыбается нам…

…А я бреду по родным горам к реке Сиёме…

И предо мною гора Ходжа Оби Гарм и козы на ней…

И никого окрест…

Но смерти нет…

Если Бог есть…

Если любовь есть…

2009

…Ах Фатима! Ах Фатя! Фатя! Фатенька…

Ты-то за что изникла, истаяла, девочка стрекозка слюдяная грациозная, летучая моя?..

Оленёнок бухарский нежноокий на лёгких летающих прутиках ножках веточках вербных хмельных?

О Боже!..

…И вот весенний глинобитный саманный домик-кибитка на окраине родного моего Душанбе курится, томится, свято живёт, дышит, уповает, длится…

И веет гиссарский кроткий нежный ветерок с гор близких, мятных, маковых, текущих, и мы сидим на младой изумрудной траве во дворикехавли, и пьём гранатовое вязкое уже небесное вино таджикских тучных виноградников…

О Боже!.. Как сладко!.. Как томительно!.. Как упоительно, прельстительно… как страшно… что это кратко…

Хозяин дома — Ахрор-художник — он бродит по дальним горам и рисует горные родники и сокровенные хрустальные алмазные водопады пылящие и дивно трепетно передаёт на холстах их первозданный клубящийся хрусталь…

Его жена — русская художница Анастасия, и она влюблена в таджикский фольклор, в народную песню, в народный павлиний наряд — и вот она в кулябском чакане платье, и в ходжентских сафьяновых телячьих ичигах, и в памирских фазаньих джурабах готовит плов в казане…

И поэт — вечнохмельной апостол дегустатор виноградников, знаток хмеля и похмелья песнопевец Руси и Азьи сладкопевец Тимофей Зульфикар поёт под гитару песни свои щемящие, уходящие в миры загробные и на землю возвращающиеся…

И артист — красавец жгучекудрый Анвар Ассаргадон — царь охотник на дев и жен — с вечной бутылкой шампанского в руках улыбается и глядит прозрачно, чисто, свято, как отец, на ослепительно осиянную девочку — бегущую Фатиму, Фатю, Фатю…