Тимур Зульфикаров - 33 новеллы о любви

— А еще в странствиях моих я ищу праздника веселья радости светлой на Руси а вижу пианство темное погромное всенародное повальное и насилье разгул гульбу охоту пагубу гон слепой тупой палачей-безбожников.

Ай загуляла Смерть на Руси!.. ай загостилась!.. засиделась! залютовала! заждалась!..

Тогда Варвара сказала:

— До Звезды ничего есть нельзя, и я постилась, но Звезда Рождества уж пришла… Садись, Тимофей-ц’ыган, будем пить самогон за Звезду, будем есть кутью и блины с конопляным маслом и сочники картофельные и яблоки моченые и капусту квашеную томную!..

Тогда Тимофей сказал:

— Первый блин в Сочельник овцам от мора. Давай я отнесу блины овцам твоим Варвара…

Она сказала:

— Нет у меня ни овец ни ягнят…. Кругом я вдова. Гляди — и сарафан мой кумачник ярый от тела моего ярого вдовьего неутоленного рван…

Тогда Тимофей поглядел на неё алчными азиатскими очами младого мужа странного и увидел что тело её еще густое сахарное сметанное снежное как ярое тесто круто яро млечно проливается пробивается прорывается проявляется чрез ветхий бедный сарафан! Аааа!..

И тогда блаженная Фекла-Кутья сомлело сотлело зашептала запричитала запела:

— Тимофей-цыган! Если на Христово Рождество в доме шьют — то слепыш родится! Потому я не зашила свой сарафан… Но какой иглой усмирю зашью я гулливое молочное пуховое тяжкое одинокое вдовье тело свое? А? О?.. Я ведь в крещенских прорубях родного озера Едрово тело свое грешное

блудное купаю ввергаю блюду смиряю, а оно не смиряется!

Тимофей, айда в проруби купаться?..

Там нынче лещ и налимы трутся вьются мечутся раждают икрой разрываются…

И мы с ними потремся в проруби попляшем?..

Айда, азият!.. Русская кровь тебе от матери досталась, а она в проруби просится играючи!..

…Вдова Фекла-Кутья я устал я в холмах с метелью летал…

Вдова вначале ублажи угости накорми обласкай утоли меня…

Вдова а как Богородица в этих лютых полях деревнях будет раждать?

Где будет пеленать?..

Где кормить?..

Где молозиво сливать?..

Где сукровицу рану омывать? оставлять?..

…Русь Ты была вольна колыбель люлька зыбка а стала гроб домовина Христа… да…

Айда! Гой, гульба!..

Тогда!..

Тогда стал Тимофей-Измигул с Варварой-Феклой-Кутьей пить гулять…

Тогда стал пить самогон и есть кутью и блины и сочники картофельные и яблоки моченые…

И стал от самогона сонного кровомутного бредового забывать метель и холмы Руси и деревни темные Её и Звезду Рождества и Богородицу грядущую лелеющую лепечущую лепую девую вдовую в ледяных полях полях полях…

А Она Сошественница была близка а Она блуждая во холомах дивных звездных шла шла шла… А Она к селу Едрово-Голь брела и была близка…

…Господь! где огонь в избе где огонь в душе в Ночь Рождества — там близко близко Богородица прошла!

И долго долго долго след Ея босой алмазный с сукровицею рубиновой по Руси немой петлял петлял петлял!..

Человече! Спящий! Долго долго тлел роился жил ждал уповал сиротский вселенский тот След пока ты спал… Ааааааа…

Но Тимофей-Измигул был весел слеп раздолен разгулен отворен весь пиан пиан пиан

Но Варвара-Фекла-Кутья вдова была пьяна вольна и отворила все телесные врата

…Тимофей Тимофеюшко я порченая меченая дурная юродка я

Я доярка чужих коров а сама нищая как все на Руси нынешней

А я корова чужих мужей быков

А я доярка мытарка чужих гулевых пьяных блудных мужей быков

Ей-ей Господь!

А на Руси нынче все нищие, все чужие друг другу.

Земля, деревья, травы, камни, зверьё — все чужое, все ничье.

Люди все чужие — как мимолетящие осенние хладные облака… Их и потрогать и полюбить нельзя…

Да, Господь мой…

Прости что богохульствую в такую Ночь!..

И вдруг с тоски-лебеды она завизжала заверещала застонала залепетала залопотала…

…Летела утка в поднебесье

Одна без селезня утк'а

Лежала вдовушка в постели

Кругом одна без мужика!..

Айда!..

Одна!..

И стала рвать на себе ветхий сарафан и чрез щели дыры в сарафане пошл'о вздымалось её белое сахарное тело, словно и на него намело нанесло свежих пуховых гладких снегов снегов снегов…

И тело со сладкой медовой алой раной бездной дышало обещало взывало

И Тимофею стало страшно и тошно, оттого что зашел он в избу вдовы бесово визжащую, но потом он выпил еще стакан самогона и вновь стало ему хмельно и весело как в холмах летучих.

И он снял содрал с себя бухарский халат и чалму и валенки и остался в белой долгой таджикской рубахе…