Дмитрий Орехов - Будда из Бенареса

В тот день, один из последних в Бенаресе, ею овладело ощущение неполноты жизни, и она почувствовала смутную тягу к чему-то настоящему, значительному, но заботы и хлопоты, связанные с переездом, отвлекли ее. И вот теперь этот загадочный сон.

«А вдруг эта девочка — я сама?» — с волнением подумала Амбапали.

Лицо человека, стоявшего перед ней, казалось вырезанным из твердого желтого дерева.

— Может быть, пригласишь меня войти? Кажется, вместе с гостем в доме появляются боги и счастье?

Оторопевшая Амбапали посторонилась, впуская его. Она уже несколько дней не выходила из дому, переживая по поводу одного события. В то утро, думая о девочке на слоне, Амбапали облачилась в шелк и, украсив запястья и лодыжки браслетами, выехала на прогулку в паланкине. О, Шравасти оказался куда богаче и многолюднее Бенареса! Здесь были широкие улицы, мощенные камнем, величественные дворцы (у них были плоские крыши с беседками для сна в жаркую ночь), святилища, парки, пруды и водометы. Особенно Амбапали понравились водометы, бившие целыми каскадами струй. Вволю нагулявшись и насмотревшись на всякие диковинки, она отправилась к известному в Шравасти отшельнику, значку упанишады «Каушитаки». Изможденный старец, со смиренно сложенными руками и лбом, натертым белой золой, сидел на пороге шатра, сделанного из циновок. Старец принял подношение Амбапали, выслушал ее, зевнул и отогнал муху. Амбапали долго ждала ответа на свой вопрос, но знаток упанишады, казалось, заснул. Когда она уже хотела удалиться, мудрец разлепил веки и сказал:

— Покидающие этот мир имеют местопребывание на Луне, которая в первую светлую половину месяца постоянно увеличивается от их жизненного дыхания… Во вторую же темную половину месяца она подготовляет их к возрождению. Луна есть дверь, ведущая в небесные обители; кто отвечает на ее вопрос, того она пропускает, а тот, кто не дает ответа, низвергается вниз, превращаясь в дождь. Такие люди, по их делам и знанию, вновь рождаются в виде червя, моли, рыбы, птицы, льва, кабана, дикого осла, тигра, человека или другого существа в том или ином состоянии…

— А какой вопрос задает Луна? — спросила Амбапали.

Ответа так и не последовало, и на следующее утро она отправилась к старику опять. Однако на этот раз мудрец не пожелал говорить с нею и не принял подношение, перевернув чашку. Амбапали приехала к нему в третий раз. Старец выказал непоследовательное радушие и пригласил ее в свой шатер.

— Хочешь, я возьму тебя в ученицы? — предложил он, сверля танцовщицу маленькими белесыми глазками.

— А чему ты учишь? Упанишаде «Каушитаки»?

— Я учу многому, и все меня боятся. — Старик понизил голос и зашептал ей на ухо: — Я владею следующими священными способностями — зазывание, обзывание, оговаривание и обчихивание. Пока человек не встретился со мной, он чихает самым обычным способом, вот так: «Апчхи!» Но в моей власти наслать на него порчу и оговорить его чих. Хуже всего ему придется, если я устрою ему злое обчихивание. Скажу по совести, — мудрец захихикал, — немногие после этого наслаждаются чистым чиханием…

Вернувшись домой, она с содроганием вспоминала об этом безумце. Амбапали казалось, что все учения лживы, что и брахманы, и шраманы городят нелепицу, и нет ровным счетом ничего — ни жизненного принципа, ни души. В довершение всех бед Амбапали застала рабыню за проверкой сундука, в который той лазать не полагалось. Рабыня плакала и умоляла о прощении, но Амбапали была непреклонна. Она отхлестала мерзавку веером по щекам, а потом велела слугам поучить воровку побегами бамбука, привязав к шесту во дворе.

Кража из сундука была последней каплей, и Амбапали даже украдкой всплакнула. Теперь, когда она увидела Девадатту, в ее голове замелькали несвязные мысли о Бенаресе, о слонах, о юноше, что когда-то приходил к ней с любовным томленьем, словно громко ржущий жеребец. Ей казалось, с тех пор прошла целая кальпа. Сейчас этот шраман с обритой головой и гордой осанкой был мужчиной, и вид его внушал робость.

Рабыня, все еще переживая наказание, двигалась нарочито медленно, подчеркивая каждым движением, что испытывает невыносимые муки. Однако Амбапали посмотрела на нее так свирепо, что вода для омовения ног появилась без промедления, а сама рабыня тотчас исчезла.

Сняв сандалии, Девадатта опустил ступни в воду. На пальцах у него были ровные ногти медного цвета.

— Ты не похож на отшельника, — сказала Амбапали, с удивлением разглядывая гостя. — У тебя ухоженные ноги и дорогие сандалии. И от тебя пахнет камфарными духами!