Михаил Барщевский - Лед тронулся

И тут государство отпустило цены на продукты питания! Месяца не прошло, как на прилавках начали появляться ранее дефицитные товары. Даже импорт какой-то. Не все, конечно, но многое стало можно пойти и купить. Однако тут же обнаружились две абсолютно неожиданные для Михаила Леонидовича проблемы. Первая — денег, которые он зарабатывал, явно не хватало. И вторая — если раньше он мог доставать любые дефицитные продукты и решать все возникающие житейские проблемы, снабжая ими нужных людей, то теперь ситуация резко изменилась.

С деньгами была вообще отдельная история. Когда Вадим уезжал в Штаты, Михаилу Леонидовичу остались на обслуживание все его клиенты. Вадим уже год как перешел на абонементную схему: оговаривалась определенная сумма за месяц, и кооператоры (а клиентами, как правило, были именно они) могли обращаться столько раз, сколько им было нужно. Вадим, конечно, схитрил. В стоимость абонемента не входило проведение судебных дел. По ним оплата шла отдельно. Но довольны были обе стороны. Кооператор мог с гордостью рассказывать своим друзьям, что состоит на обслуживании в адвокатской фирме, первой в Союзе, и платит за это совсем недорого. А Вадим, заключив с десяток подобных договоров, получал немереные деньги, фактически ничего не делая. Ну, разве что проводя периодически сеансы умных разговоров. И то чаще не о праве, а о политике. Юридической текучкой занимались ассоциаторы Вадима, получавшие твердую заработную плату.

Когда Вадим уезжал, Михаил Леонидович решил, что все деньги, остававшиеся после расплаты с ассоциаторами, он будет хранить до приезда Осиповых-младших. А сами с Илоной и старушками проживет на собственный заработок — от гастронома и одного кооператива, который обратился именно к нему, а не к Вадику. Получилось же все не так. Подорожание продуктов разрушило благородные планы.

Жить за счет сына было нестерпимо стыдно. И хотя Вадим, звоня из Вашингтона, каждый раз напоминал, чтобы родители ни в чем себе не отказывали, благо он там получает столько, что на десять лет вперед хватит, Михаил Леонидович страдал. Он даже Илоне боялся признаться, что каждый месяц хоть понемногу, но в деньги Вадима залезает.

Бабушки тоже сильно сдали. Разумеется, возраст брал свое. Однако, дело было на сей раз не в здоровье…

Анна Яковлевна всю жизнь истово верила в прогрессивное развитие родной страны, во временность трудностей исторического пути и в миссию, которую выполняла ее партия. Даже сидя в Бутырке в 1936 году, поневоле сменив должность зампрокурора Москвы на положение жены врага народа, она ни секунды не сомневалась в высшей справедливости всего происходящего. Ну, может, за одним исключением — ее собственной опалы. А так… все правильно.

Нынче же она никак не могла понять — кто проводит генеральную линию партии? Если Горбачев — то почему в поддержку Ельцина на улицы выходят сотни тысяч несознательных граждан? И откуда их столько, несознательных, коли всех воспитывал комсомол? И как же так получилось, что в самой сплоченной — партийной — среде оказалось столько нестойких коммунистов? Можно даже сказать, оппортунистов!

А если прав Ельцин? Получается, что партия уже много лет вела страну неверным путем? Но почему тогда на всех съездах партии, при всех возможностях открытой внутрипартийной дискуссии, никто не ставил вопрос ребром — куда идем, товарищи?! И что это за разговоры об отмене Шестой статьи Конституции о руководящей и направляющей роли КПСС? Кто, если не КПСС?! Может, эти пропагандисты западного образа жизни? Но почему народ за ними идет?

Анна Яковлевна перестала понимать, что происходит. И по телевизору никто не объяснял. На одних каналах говорили одно, на других — другое. Она все время находилась в каком-то взвинченном состоянии. Может, поэтому и давление стало прыгать, как никогда раньше.

Эльза Георгиевна, привыкшая все происходящее в родной стране ругать, вспоминая непрестанно, как было хорошо до прихода «матросов», тоже пребывала в состоянии растерянности. Обстановка очень напоминала ей ситуацию 1916 года. Многие ее знакомые тогда посещали тайные кружки, говорили о необходимости перемен, о загнивании царског о режима. Именно тогда она впервые услышала о демократии, народовластии, которые сегодня постоянно звучали с экрана телеканала «Россия». И чем это кончилось? Переворотом, который почему-то назвали революцией! Вот во Франции была революция! А в Петрограде — переворот!