Владимир Максимов - Карантин

Словно угадывая состояние Марии, Жгенти, не оборачиваясь в ее сторону, безмолвно спрашивает:

— Ты готова?

— Да.

— Ты не пожалеешь?

— Нет, никогда.

— Они тоже хотят жить.

— Они не имеют права жить.

— По-твоему, они все виноваты?

— Все.

— И дети?

— Из них вырастут такие же скоты.

— Тебя так обидели?

— Теперь это не имеет значения.

— Но ты не забыла об этом?

— Забыла, но помню.

— Когда ты нажмешь, возврата не будет.

— Я не хочу возврата.

— На земле нас останется двое.

— Мне этого достаточно, чтобы ни о чем не жалеть.

— Ты любишь меня?

— Выбора мне не дано.

— Может быть, вернемся?

— Нет. Никогда.

— Еще не поздно.

— Лучше умереть.

— Я сказал.

— Я слышала.

— Выхожу на цель…

Марии перехватило дыхание. Холод окружающей ночи заполнил ее. Казалось, она уже не существует сама по себе и звезды проходят сквозь нее, не встречая сопротивления. Ею овладело чувство полной отстраненности от всего, что происходило сейчас там, внизу, на земле. Дарованным изнутри зрением она видела в эту минуту золотоволосую, похожую на себя девочку, которая, жмурясь от солнца, босиком шлепала по пыльной дороге среди августовского сада, покорно расступавшегося перед нею. Девочка шла, еще не зная, что ждет ее впереди. Девочке думалось, будто мир предназначен только для нее и только ей светит солнце и поют птицы. Но ее будущее было открыто Марии. Не существовало на свете такого падения и позора, которого ей бы не пришлось пережить. Они — ее насильники и убийцы — всласть наиграются ею, поправ в ней самое святое и сокровенное. Какими слезами придется ей плакать, вымаливая пощады у очередного негодяя! Сколько раз жизнь покажется ей бессмысленной и нестерпимой! Как дорого заплатит она за каждый миг радости и умиротворения! Так пусть же девочка исчезнет с лица земли, еще не испытав ничего этого, на пыльном проселке, посреди августовского сада и вместе с ним. Лучшее, что Мария может подарить ей сейчас, это — смерть в минуту безмятежности и покоя, когда мир кажется созданным тобой и для тебя.

Лицо Жгенти в гермошлеме с каждым мгновением все более мертвело и заострялось:

— Еще есть время.

— Об этом не может быть и речи.

— Подумай.

— Не хочу.

— Мне жаль тебя.

— Думай только о себе.

— Ты чудовище.

— Не страшнее других.

— Приготовиться!

— Я жду.

— Пуск!..

Красный клавиш под рукой Марии послушно поддался, и в ту же секунду она услышала резкий, разрывающий уши свист. Затем огни внизу слились в сплошное светящееся облако. Клубясь и разрастаясь, облако поползло вверх и сдавленный грохот сопровождал это его лавообразное вознесение. Машина, уходя от опасности, стремительно набирала высоту. Озаренная взрывом, ночь за бортом снова наливалась аспидной тьмою.

Молчание становилось мучительным и Мария первой не выдержала этого испытания:

— Ты думаешь, они успели подумать?

— О чем?

— О смерти.

— Нет, едва ли.

— Значит, они исчезли, не страдая?

— Да.

— Кто-нибудь мог остаться в живых?

— Ты боишься свидетелей?

— Нет, соседей.

— Соседей не будет, эта штука была рассчитана безошибочно, теперь нас на земле только двое. Понимаешь, только двое: ты и я.

— Мне больше ничего не надо.

— А Борис?

— Он сам выбрал свою участь.

— Но ведь ты не любишь меня.

— Теперь это зависит от нас обоих.

— Но если не получится, мы возненавидим друг друга!

— Тогда нам придется тоже исчезнуть. Каждый заслуживает своей судьбы и едва ли стоит оттягивать неизбежное, если жизнь становится обузой.

— Мария!..

— Иди сюда…

— Мне страшно.

— Я с тобой.

— Жизнь моя…

Лицо Жгенти придвинулось к ней настолько близко, что, казалось, она видела в его глазах свое отражение. Горячая волна благодарной неясности захлестнула ее. Руки Марии парили над ним, освобождая его от громоздких одежд и ремней. Потом она в полузабытьи подалась к нему, силясь утонуть, расплавиться в нем без следа и остатка. Черная ночь гудела вокруг них, бездна внизу клубилась тленом и опустошением и даль впереди не сулила им ничего, кроме тоски и одиночества. Но восторг торжествующего объятия, стер внутри них грань между жизнью и смертью, тьмою и светом, памятью и забвением. Жизнь под опустошенным небом снова начинала свой круговорот…

— Скажи мне что-нибудь. — Голос у Жоры западал и срывался. — Ты слышишь меня, Мария?

— Как сквозь сон…

— Скажи мне что-нибудь!