Мухаммад-Казем Мазинани - Последний падишах

Торговцы горстями кидают тебе под ноги фисташки, а ты замедляешь шаг возле парфюмерных рядов и твоим царственным изящным носом так глубоко втягиваешь в себя этот цветочный запах, словно нашла в нем эликсир молодости. И еще раз ты останавливаешься у мастерской выделки каламкаров [48] Каламкар — ситец или холст ручной набивки. и смотришь на волшебно-ловкие руки мастеров — как они наносят на ткань узоры. Твои печальные губы приходят в движение, а начальство торопливо записывает твои слова и кивает-кивает головами…

…Уже густеют вечерние сумерки, когда мы, словно бесформенное и неорганизованное стадо, расходимся по домам, чтобы увидеть продолжение твоего благоуханного визита в мире сновидений. Говорят, что эту ночь ты проведешь в народной гостинице, а завтра утром отправишься в деревни на границе с пустыней.

Моя мать громко переговаривается с соседкой через невысокую стену, разделяющую наши дворы:

— Я поверить не могу, что она четыре раза рожала!

Соседка заливисто хохочет. Я ее не вижу, но знаю, что ее большой живот колышется сейчас как бурдюк, в котором сбивают сливочное масло.

— По чести и почет, дорогая моя! — отвечает соседка. — Все же ясно: если бы мой горе-хозяин тоже был шахом, я бы и сорок раз родила — бровью не повела.

Город успокоился, а от тебя и след простыл, словно все это нам во сне приснилось. Но приехали уполномоченные из столицы — и вот ходят по домам…

На первой странице вчерашней газеты (а в наш город центральные газеты приходят с опозданием на сутки) мы видим фотографию: ты преклонила свои колени из слоновой кости возле танура [49] Танур — печь для выпечки хлеба. и прямо из огня бархатистыми ручками вынимаешь лепешки. Несколько крестьянок — полногрудых, похожих на помощниц богини благодатных источников и благополучия — стоят вокруг, не отрывая от тебя взгляда.

Указав на это фото, отец произнес:

— Позавидуешь ее мужу. Он не знает, какой хлебушек ему женушка выпекает!

Раздается стук в дверь. Я бегу открывать. Двое мужчин в черном входят во двор и приказывают:

— Беги позови отца!

Но в этом нет нужды: отец уже сам вышел во двор.

— Вы должны пройти с нами в участок, чтобы кое-что прояснить!

Один из этих двоих в черном вместе с отцом входит в дом, не снимая обуви, и будто ненароком приоткрывает пиджак, чтобы все разглядели оружие у него на поясе. Брат, сестра, я — мы в растерянности стоим рядом с матерью и смотрим на этого мужчину в черном, который, как зловещий призрак, наблюдает, прислонившись к стене, за отцом. Непонятно: какой грех мог совершить отец, что на него так пристально смотрят?

Никогда раньше я не видел отца столь униженным. За несколько секунд он превратился из строителя домов в злодея и преступника. И я так переживаю из-за того, что он ничего не может возразить непрошеным гостям!

Отец со значением смотрит в глаза матери и выходит вместе с полицейскими во двор. Вдруг, словно вспомнив о чем-то важном, он указывает в угол двора и говорит:

— Не забудьте закрывать кран керосиновой бочки потуже!

И это были последние слова, которые я услышал от отца — до того, как ему изуродовали руки, до того, как…

Как всегда, ты возвращаешься в Тегеран с полными руками и с переполненным сердцем. Но возвращение — лишь начало пути. Теперь нужно с сотней предосторожностей сообщить обо всех выявленных недостатках мужу и использовать все твои женские чары, чтобы он не пропустил эти слова мимо ушей. Как правило, он принимает большинство твоих предложений, но иногда — решив, что ты заходишь слишком далеко, — впадает в гнев. Он считает, что ты «излишне эмоциональна» и что, с твоей точки зрения, любая проблема является вопросом жизни и смерти.

Что ж, он прав: ты очень эмоциональна, и в последнее время это твое качество усилилось. Но именно благодаря своей женской эмоциональности ты быстрее, чем он, чувствуешь изменение ситуации. Ты всем существом ощущаешь, что народ с каждым днем все больше отдаляется от шахского двора. Внутренний голос кричит тебе, что приближаются зловещие события. Даже на общих аудиенциях и во время праздников народ уже не выражает Его Величеству те чувства, что раньше были чем-то само собой разумеющимся. Письма, получаемые канцелярией шахини, тоже становятся все более отчужденными по тону. Само лицо народа кажется тебе теперь незнакомым, и какие-то реакции толпы ты не понимаешь. Молодое поколение лелеет такие мысли, которые повергают тебя в изумление и страх. Стоит лишь подумать об этом, и в сердце сгущается тьма. У тебя такое чувство, словно ты беременна необычно уродливым плодом и роды неумолимо приближаются…