Василина Орлова: Пустыня

А если бы встречу и было возможно назначить, придумать, провести — не завела бы она в ещё более глухой тупик? Конечно. Вроде и мнится, дальше тупика хода нет, но всегда есть возможность ещё усугубить тяжёлое положение. Ну хоть в этом отношении жизнь предоставляет большие возможности.

Не интересно, что было год назад в то же время. Иной раз люблю припомнить, что было, скажем, ровно в полдень такого-то ноября такого-то года. Но теперь лучше не вспоминать. Что б там ни происходило — тогда мы были муж и жена. Рассматривая фотографию (я во внутреннем дворике летней Академии МВД), испытала нечто вроде боли за неё (ту, что на снимке) и за него (кто никогда не взвесит в руке глянец конкретной картинки). Словно два маленьких и глупых человечка, где-то когда-то бывшие нами — злобные гномики — разрушили всё, что могло бы состояться. И не состоялось…

Евгений каждый день стучится в аську: «послушай, айда в клуб!», «позволь пригласить тебя на маленькую прогулку», «скучаю по вам».

Бывало, учительница увещевала нас: запоминайте правила, зубрите грамматику — вот доведется строчить письмо любимому (любимой), ошибок поналепите, тут, мол, вас и разлюбят.

Школа, милая школа.

Тогда слышалось дикостью, понятно: кому взбредет писать письма, мы что тут все, козлы собрались? Взрослый класс взирал на прекраснодушную староватую дурочку у доски с густым недоумением в прищуренных глазах.

Теперь вот знаю, зачем учить грамматику — непрошибаемый аргумент: чтобы не сделать ошибку в переговорах по аське. Всерьез задумалась: как надо говорить? Скучаю «по вам» или «по вас»? Одно спасение от собственной безграмотности — безграмотность окружающих.

Достославный Роман предложил, не много не мало, вместе снимать квартиру и подарил желтую с червлёными краями розу. Гипотеза, что мы с ним в глубине души одного пола, и подтвердилась и пошатнулась в одно и то же время.

Но больше подтвердилась — я поняла намерение: когда не хватает денег, другу или подруге предлагают: «Слушай, давай снимем квартиру на двоих».

В маршрутке двумя минутами раньше сказал, есть отличная идея и сейчас мы выйдем и он её изложит. Вот только что на весь «рафик», не стесняясь, разглагольствовал, хочет попробовать подзаработать оператором конторы «секс по телефону». А тут решил подождать, пока выйдем.

Видя, как я опешила от такой всерьёз предлагаемой будущей жизни вдвоём душа в душу, Рома ещё и аргументировал:

— Я к тому же мужик хозяйственный.

В тот момент он напомнил моего славного брата. «Мама, — говорил Петька, четырехлетний, — У тебя в семье много музиков! Я музик? Папа музик? И, мама, деда зе тозе музик!»

— А я нет, — ответила Роме и была, в принципе, права: и не хозяйственная, и (страшно молвить!) не мужик.

— Ну ничего, придется мне все хлопоты взять на себя…

Слышали, знаем. О кошмарное дежавю, холодом пробирающее повторение ситуаций. Теперь, подумалось, раз в два года, ровно в ноябре, будут предлагать одно и то же — и чуть ли не в тех же словах.

О брат мой, брат.

Он явно мне послан кем-то там, сверху или снизу, смягчить отчаянье. Как жаль: просто не представляю, что нужно делать и в какой последовательности, чтобы влюбиться в Ромочку.

Мирно пьем какао в «Ростиксе» и говорим об общих знакомых. Домой возвращаюсь в девять вечера. Не многим позже, чем прихожу обычно с работы. С наигранной веселостью говорю маме, ставя в вазу розу:

— Ну вот, а я думала, придется в монастырь идти.

Но кто подарил — не сообщаю. Уже научилась держать ухо востро. Невольно подспудно опасаюсь нечаянного подвоха. Нет уж: знакомый. Достаточно. Всё-то вам расскажи.

Вечером снова перечитываю, что успела написать в порядке терапии о нашем с тобой разрыве, мой единственный. Горько вдвойне: в тексте невольно всё время выгораживаю себя и тебя обвиняю. Прости. Просто я недостаточно сильна, чтобы избразить всё, как было: вечной борьбой центростремительных и центробежных сил — говорят, галактики расходятся во времени и пространстве, развиваются спирали, разносятся с бешеной скоростью планеты и звезды, всё удаляясь и удаляясь друг от друга.

Зато я постигла важнейшую вещь: в нашем мире всё конечно. Кант присочинил свою оппозицию ради красного словца.

Говорю, больше не стану писать о разрыве: хватит. Оборвать бред, вопли, никчёмные стенания. Начать жизнеутверждающее. Феерический роман…

Но потихоньку, исподволь, сама не очень отследив, в какой момент, затеяла подготовку к жизни другой, более радостной, более светлой. Купила новый будильник. Маленький жёлтый кубик, в котором на одной панели разноцветные циферки и даже стрелки разноцветные, пиликает негромко, но убедительно настойчиво: «ту-ту». И ещё — энергичную синюю бритву, мужскую, хоть и для женских надобностей. Там продавалась розовая такая, псевдобритва — мягкий предмет из тупой пластмассы, неостроумно маскирующийся под инструмент для сбривания памяти, но я выбрала, как всегда, мужскую, с агрессивной плавностью линий.