Ума не приложу, как одно может сочетаться с другим.
Заварю-ка я себе ещё чаю, мой невидимый и невиданный собеседник. Нам ведь некуда торопиться, не так ли? Ты всё ещё слушаешь меня? Терпишь? Ты внимателен? Я тебе интересна? Дальше ведь до самого конца ничего другого так и не будет. Удивительного поворота, цепляющей метафоры, занятного сочетания слов, интеллектуальной новинки… Ничего.
Я стараюсь вносить сюда только то, что прожито, усвоено, овеяно, оглажено, обласкано раздумьями. Что очень важно мне. Но будет ли важно тебе — не имею понятия. Перебирая московские встречи, пассажи, обстояния, вижу их колоссальное однообразие. Конечно, некого винить — кроме себя, некому указывать на подобную улику. Моя жизнь, и проживаю, как проживаю. Среди всех эпизодов только в нескольких дрожит звенящая игла, пронзающая сердце. Их-то и пытаюсь вшить в ткань текста. Остальное, что я помню, слишком безопасно для кокона, в который завертываешься. Наполнено неистинным, неправедным. Слишком уютно, порой упоительно, порой просто забавно, весело. Таких я могла бы набросать, хватает. В них даже были бы в известной и достаточной мере обобщения.
Есть и другие случаи. В которых скучно, тоскливо, однообразно, серо. Продолговатый день, унылая обыденность. Хилая перемежающая депрессия — отчаянная неправда, которую очень хочется принять за правду, когда наконец опостылели развлечения и увидел вокруг «ничего хорошего». Подобные состояния уже кажутся более верными, более близкими к настоящему, но и они обман.
Так всю жизнь можно успешно провести в спячке, пройти по внешней кромке, невглубине от поверхности.
А правда обретается где-то совсем в других местах, эпизодах, встречах. Они могут быть веселы, а могут — грустны, главное в них не то. Правда — где больно, неловко, стыдно и страшно. Там обычно не по себе, но так потому, что ворохается подлинное я, а не привычное «себя».
Мечта — прельщение. Бред не приветствуется. Когда в первый раз была в Ялте, как и многие совсем юные, первоначальные девушки, я грезила наяву. Тем более в таких сиреневых, каменных, виноградных, морских декорациях. Мушкетёры рядом с автомобилями.
Я встретила в Ялте тогда, несколько лет тому, человека. Василий, в бейсболке, бородатый. Видимо, таков местный типаж. От него исходило дуновение некоторой подлинности. Подарил открытку с котёнком. На оборотной стороне прочерченные и затем тщательно стертые карандашные линии, по линиям расселись аккуратные ласточки хвостатых букв:
Играет джаз, я стих пишу,
Он ваш, как ваше моё имя…
Однажды позвонил в Москву.
— Хотел тебе сказать, за последние несколько лет обнаружил, что всё написано — тебе.
— Я вышла замуж, — сказала сразу.
— Счастливо?
Я даже не поняла вопроса.
— А? Я — счастлива. Да.
— Я говорю, ты счастливо вышла замуж?
Я немного возмутилась. Дмитрий услышал, что говорю по телефону, приник к трубке с другой стороны ухом. Но и тогда не схлынуло моё возмущение, не переключилось на Дмитрия: «Я — это ты».
Ад. «Дахау» отдыхает. Когда ты — это я, ты не слушаешь мои телефонные разговоры, и я от тебя ничего не скрываю. Сказать себе тогда, в той юной Ялте — захохотала бы. А ведь не то что терпела — просто знала: «Он — это я». (Нет, в такой формулировке — не работает).
Может быть, Василий и сейчас здесь. Но нам не надо встречаться, думаю.
Видела лицей, попечителем коротого был Чехов, когда заведение состояло ещё женской гимназией. Высокие, угрюмые каменные стены. Как они сочетались с песнями юных щебетуний? Наверно, вполне сочетались. Юную женщину надо оберегать от всяких нелепостей. Лучше в таких вот стенах.
Даже не представляю, как я смогу переживать всё снова, во время взросления моей грядущей дочери — с сыном легче, но тоже. Да, я буду страшно беспокоиться. Я по-прежнему и посейчас не понимаю — как отважиться сюда рожать? И дело даже не в террористических актах и возможном насилии, Господи, сохрани. А в самом строе событий, в самой лаве, потоке, сели — информации, событий, встреч, взглядов, разочарований. Конечно же, рожать сюда — либо безоглядная отвага, либо вопиющая глупость. Особенно девочку.
Но и на это мне придется однажды осмелиться.
Придется, потому что так предсказано. Каждая женщина, не только Мария, получила такое предсказание, и каждой однажды придется понять, что её дитя распнут.
Но, казалось бы, если уж всё равно живу, почему бы и не отважиться жить, правда?
Читать дальше