придавливал их крышкой. И старался загружать себя побольше, чтобы дурных и
запретных мыслей не было. Дурные и запретные мысли стали посещать чаще?
Увеличиваем число посещений бассейна. Дурные и запретные мысли по вечерам?
Покупаем билеты в тренажерный зал и записываемся на курсы поваров. Дурные и
запретные мысли по утрам? Встаем на полчаса раньше, чтобы вместо дурных и
запретных мыслей делать зарядку.
Конечно, все это не очень помогало, и мысли приходили. Ну, знаете, какими они
бывают, дурные и запретные мысли. В двенадцать: если потрогать там, интересно,
отвалится или нет? В четырнадцать: интересно, она потрогает когда-нибудь или нет, а
пока я потрогаю. В шестнадцать… В восемнадцать… Пока в один совсем не
прекрасный день вас не посетит мысль, которая навсегда станет вашей спутницей. Она
будет задавать вам только один вопрос:
— Зачем все это?
Боюсь, вам, как и мне, когда-то, нечего будет ответить.
В бога я не верю. Но на самом деле если и благодарить кого за то, что я впервые за
четырнадцать лет взглянул на квартиру своей бывшей жены без содроганий и
душевной травмы, стоит только бога.
Этим сентябрьским утром я шел, как обычно, на бассейн. Каждые три шага вдох,
потом пять — выдох. Двенадцать лет назад я дал себе слово не курить, и быть в форме.
Моя жена над этим смеялась, чем причиняла мне невыносимые страдания. К счастью,
страдал я редко, потому что за все это время мы виделись два раза. Один — в суде, и
еще раз — случайно столкнулись на каком-то университетском торжестве. Ирина, — так
зовут мою жену, — бросила меня четырнадцать лет назад, чем причинила мне страшную
боль. Я очень любил ее, и, как говорят знакомые, первые полгода все норовил
покончить с собой.
Сейчас я, разумеется, стыжусь этого.
Но понимаю, что реакция у меня была самая что ни на есть естественная. Я вел себя
непотребно, как и всякий влюбленный, которого бросили: плакал, умолял вернуться,
мечтал о том, как она вдруг опомнится и придет ко мне. Два года я прожил в аду.
Хотите знать, что это такое?
Ад — это напрасные ожидания.
Разумеется, Ирина ко мне не вернулась. Но я нашел в себе силы собраться, и зажил
счастливой и довольно бесполой жизнью. Впрочем, я говорил о боге.
По иронии судьбы, мой путь на бассейн пролегал мимо дома, в котором мы когда-то
жили. И все двенадцать лет (первые два года я только и делал, что стоял под ее окнами
с убитым видом) я отворачивался. Для меня этого дома просто не существовало.
Естественно, из-за квартиры я с ней не судился. Ничего для меня не существовало. Ни
квартиры, ни Иры. Ничего глубже двенадцатилетнего пласта моей жизни. И вот,
сегодня утром я глянул на забор у дороги, а там было наклеено объявление.
Какой-то дурацкий слоган, а под ним объявление мелкими буквами.
Что-то вроде приглашения всех желающих на Республиканский стадион, где будут
читать проповеди приезжие богословы из Штатов. Что-то в этом роде.
Какая чушь, подумал я, и резко отвернул голову. И застыл. Ведь мой взгляд упал прямо
на ее окна. А я ничего, — совсем ничего, — не почувствовал. Двенадцать лет я боялся
даже глядеть в ту сторону, боясь, что раны мои снова откроются. Оказалось, что я пуст
и исцелен. Это было тем более удивительно, что я никогда не верил в исцеление от
несчастной любви. Врут люди, которые говорят вам:
— Со временем боль пройдет.
Человек не ящерица, а сердце не хвост. На нашем теле ничего не отрастает вновь,
кроме бесполезных волос или ногтей. Раны в сердце не заживают. Глядя на окна
Ирины, я почувствовал себя смелым, — очень смелым, — и наконец-то начал смело
думать о ней. И о нашем романе, о том, как она от меня ушла и о многом другом.
Впервые за двенадцать лет я не боялся. Представьте себе жертву наводнения, чудом
спасенного, которого выходили психологи, и вот он у реки, впервые за много лет -
любуется водой.
Без боязни.
Я стоял, наслаждаясь сентябрьским утром, и наслаждался. Впервые за двенадцать лет.
Значит, я был не прав, когда думал, что люди, испытавшие разочарование в любви, по
сути, инвалиды. У них нет ноги, или руки, — с этим можно жить, но ты никогда уже не
сможешь жить так, как делал это совершенно здоровым человеком. Без страха. Без
боязни.
Уход любимого человека — это ампутация.
Поймите меня правильно. Я вовсе лишен собачьей привязанности к Ирине. Это я сразу
и без психологов определил. Кто наши возлюбленные? Всего лишь тела, с которыми
Читать дальше