Владимир Маканин: Андеграунд, или Герой нашего времени

Шепотком Вера все же спрашивает у сидящей неподалеку Зинаиды — тот ли брат? или у него (у меня) их несколько?.. Зинаида вместо ответа хохочет, лицо багровое — уже несколько раз приложилась к винцу. Я накладываю Вене красной рыбы. Хорошо накладываю и себе. После чего в первую же паузу встаю и вторгаюсь с тостом: внимание!.. Мой бокал полон вином. Мой рот полон энергичных слов.

— ... Все эти люди вокруг, Веня, — мои друзья! Их радость — моя радость, их новоселье — мое торжество!..

Венедикт Петрович робеет; едва скользнул взглядом по красным физиономиям.

— Выше бокалы! Мой тост, господа, обращен непосредственно к моему брату, его день сегодня, его час. День Венедикта Петровича — мы все собрались здесь выпить за него и (пауза)... за новоселье! За новоселье и за него!

Им казалось, что я слегка шучу, бомжовые приколы Петровича — и тогда я обобщил:

— За перемены, господа!

Перемены, ничего другого я ведь и не мог обещать Курнеевым — перемены и, пожалуй, новую грандиозную волну успехов, удач, потрясений, да, да, а я, это известно, умею увидеть вперед и чувствовать вперед. (Особенно с выпивкой, с бокалом в руке.) Будущее само набегает на меня, господа, мне только не полениться — прочесть!

Ради Курнеева и его жены Веры я зрел теперь сквозь десятилетия, я раздвигал зябкие кусты прогнозов, а с ними заодно и горы, а если горы не двигались, я спешно и не чинясь сам шел к горам шагами нежмотистого пророка, я взбирался наверх, я далеко видел — и как же эти люди слушали! Где еще, кроме российской общаги, есть столь затаившаяся склонность, а то и жажда (склонность — слабенькое словцо), жажда к тревожным пророчествам, к восторженно-честной и вдохновенной моей ахинее?! — Всех до единого, всех их тотчас разобрало, ах, как он сказал, ах, Петрович, ух, этот Петрович, писатель !.. После экспромта (и после вскриков одобрения) я просто обязан был приложиться к бокалу водки, и ведь как пошла!

Все пили взволнованные, даже мадам Вера подобрела. Женщина милая, но вот бонтонная. Держит расстояние. Когда мадам (поблагодарить) подошла ко мне, от нее заструились легчайшие духи; одежда, тонкое белье источали тепло ухоженного тела. Вера улыбалась: она мерцала, как законченная новелла. В похвалу за мою речь, чуть круче склонившись, спросила, взял ли я себе холодца? — очень сегодня вкусен, люди хвалят! А как на мой взгляд ее расширившаяся квартира — эти большие и светлые, эти три соединившиеся комнаты?!.

Мне (гад) захотелось ее смутить, и, приманив еще ближе, я сказал на ушко шепотом — мол, ах, эти ее три комнаты. Сколько места! Я все думаю, не оставить ли здесь на ночь моего брата Венедикта Петровича — его отпустили на сутки...

Она и глазом не моргнула. Умеет.

— Пожалуйста.

Мол, Курнеевы всегда на высоте, милейший! (Понимала, что шучу.)

Но я продолжал — Венедикт Петрович отпущен лишь на одну ночь. Так что ночлег, теплое-то место я ему устрою, вопроса нет, но вот с кем бы ему переспать, как вы думаете? Врач посоветовал. С женщиной, желательно незамужней. Должно пойти ему на пользу. Врач сказал, что брата это должно здорово встряхнуть...

Мадам Вера посмотрела мне глаза в глаза, у нее хороший взгляд. (Нравилась мне.) Кругом нас застольно шумели, кричали, даже вопили, перебивая тостами друг друга.

— Ваш брат красив. — Мадам призадумалась. Не спеша потрогав пальцем тонкую свою переносицу, она спокойно ответила, что проблема для нее нова. Женщины не мятные леденцы, и, как брат, я должен бы лучше знать вкусы Венедикта Петровича.

— Он красив. Давайте я положу ему еще рыбы. — И улыбнулась; ничем не проймешь.

Сам Курнеев, Петр Алексеевич, во главе стола, — сытые щеки, высокие залысины. Потолстел. Давненько он не пил у меня чаю, кофе.

Бывший конструктор, робея, по-прежнему заискивает перед общагой. (Даже ходит на субботники, честно, через раз.) И вот ведь новоселье устроил, надо чтить: с мелкотой этажной особенно следует ладить и жить в мире, иначе тебе зальют потолки, наблюют возле порога. Общажному демосу, как и всяким богам, время от времени следует бросить (поставить) на стол бражную гекатомбу, пейте; именно, именно так, не брать у них, не клянчить — богам надо давать .

— ... Песню! Ну, песню, что ли?! — говорит Петр Алексеевич Курнеев, по-хозяйски то ли их всех упрашивая, то ли им веля (надо вовремя дать им петь).

А Веня ел. Молодец. Седая голова увлеченно склонилась к тарелке и к бокалу (с минералкой), который он крепко, не разбить, удерживает в руках.