Владимир Маканин: Андеграунд, или Герой нашего времени

Застыла в глуповатом остолбенении. Статуя в парке, не женщина с веслом, а баба с подушкой . На века.

— Отставить, — я повторил. — Сядь. Сиди спокойно и слушай...

С просьбой я, разумеется, перегнул, но это входило в пьяный и несколько неожиданный (для меня самого) замысел. Ведь психология. Тонкость. Я, видно, научился этому пируэту у Ловянникова. (Тоже хочу в ХХI век.) Скажи я ей сразу, попроси по-доброму и честно, мол, сходи-ка за подружкой, за Асей Игоревной (за той самой, за улыбчивой, с которой вместе навещали меня в психушке), слетай и кликни, мол, ее для Вени. На часок-два позови, — скажи я так, Зинаида бы возмутилась. Она бы плюнула мне в рожу.

Могла бы и ударить. Она бы вопила, что она не сводня! Наверняка не пошла бы звать — и мне час за часом, полдня пришлось бы уламывать и улещивать. Пришлось бы, разумеется, и поспать с ней. (Может, еще и с Асей Игоревной. Помню ласточку.) А тут никаких уговоров — уже результат! Зинаида согласилась: за десять минут созрела. За суровых, по правде сказать, десять минут.

Дело сговорено, — я, говорит, сейчас. Я, говорит, мигом за Асей...

— Да позвони ей, — говорю. — У тебя же теперь телефон.

Даже рот разинула:

— Откуда ты знаешь?!

Смеюсь — я, мол, мыслечтец. Да и загадка невелика. Звони.

Но звонить Зинаида не стала, тоже психология, свой телефон для нее еще слишком тонкая штучка. Интимен. Да ведь и тема деликатна. Она, мол, не способна говорить с Асей о такой просьбе в присутствии кого-то третьего. (Это я — третий!) Сейчас... Мигом... и побежала.

Вернулись вдвоем. Здрасте, здрасте, давненько не виделись. У Аси Игоревны тоже гиацинты, но какие! — потоньше, посвежее. Затейница, хорошо пахнет! Однако вот в лице у Аси Игоревны нет прежней ее веселой наглинки, нет стиля, а взамен этакая философская задумчивость — с чего бы?

Вошел Веня, вернулся из застолья. (Его сюда проводили, я оставил номер Зинаидиной квартиры.) Сел Веня тихо и сидит. Счастливый. Ну, говорю женщинам, смотрите на него — не жалко? одинокий и тихий, и красивый какой, не жаль вам его — ведь двадцать лет в больничных стенах!

Венедикт Петрович, счастливый, кивает. Просиял лицом — да, двадцать, это верно, в этом году ровно двадцать...

Зинаида поманила меня пальцем, чтобы я подошел к ней ближе, шуршит мне на ухо (не могу разобрать, что). Мямлит. Шепчет.

— Что еще такое? — говорю. Шепчущая Зинаида вроде как обещает Асю, но всё какие-то слова, слова, слова, скользкие, как уж в воде. Я рассердился. Говорю, сейчас с Веней уйдем, хлопнем дверью.

Тут только милейшая Ася Игоревна заулыбалась наконец своей фамильной улыбкой. Мол, так и быть: вот она я.

Я шагнул к ней. Спрашиваю просто и прямо. (Но негромко.)

— А справишься?

— Не волнуйся.

— Ой ли?

Улыбается.

— Да ты не улыбайся. — Я сделал голос строже. — Ты отвечай. Тут дело душевное, дело совестливое. Тут тебе не просто на спинке лежать, руки за голову.

Она для убедительности провела языком по губкам своим туда-сюда. Мигнула. Отвечает спокойно:

— Все умеем.

И тут же Ася Игоревна поворачивает разговор — мол, игры в сторону, мужчина должен ценить взаимовыручку и тем более женскую доброту. Я должен буду сводить ее, Асю, в ресторан. (Именно я. И в ближайшие дни.)

Я колеблюсь.

— ... Да ты знаешь ли, подруга, какие нынче там цены?!

— Но-но, Петрович. Не жмись.

— А ты не жлобься!

Вмешивается Зинаида (испугалась): торопливо мигает мне — мол, соглашайся с Асей Игоревной на ресторан и на что угодно, мол, она, Зинаида, сейчас с деньгами, она поможет. Сколько-то поможет.

Но я не уступаю. Торг значит торг — что значит (во что оценивается) ее деликатное сколько-то ?

— Зина. У твоей подруги нет сердца.

Ася Игоревна вопит:

— А твоему брату нужно мое сердце?!

Зинаида вновь спешно встревает — ладно, ладно, она, Зинаида, добавит больше. Она все добавит и все оплатит, соглашайся!..

Мы пререкаемся, и только Веня, ангел, улыбается — что Веня? что такое? — все трое, словно вспомнив, мы обернулись к нему. Веня робко откашлялся.

Робко (но ведь ему интересно) Венедикт Петрович спрашивает меня: неужели и эта квартира тоже твоя? и может ли в таком случае он, мой брат, здесь полежать, если устал? он ведь привык к больничной койке — в больнице нет-нет и приляжешь. Очень кстати спросил. Глас свыше. Разумеется, Веня, можешь прилечь. Можешь раздеться: ложись. Ложись и отдохни! Здесь все мое. (А значит, и твое, Веня.)

— ... В хороший ресторан. Не во вьетнамский, — торопится Ася Игоревна.