Владимир Гармаев: Журнал «Байкал» 2010–01

Братья домчали меня до нашей большой восьмистенной юрты, кто-то быстро, с громким хлопком откинул входной полог, и я очутился на женской половине перед сидящей на низенькой скамеечке матерью. В сумраке жилища я увидел, что ее тэрлиг расстегнут на все шарики-застежки, что возле нее почему-то хлопочут двое наших родственниц, а груди ее — мои груди-кормилицы — набухли до синевы, даже были заметны темные прожилки сосудов, а из сосков брызжет молоко. Я остановился у очага, как вкопанная в землю коновязь, вместо ожидаемого матерью броска на ее колени и облегчения, стремительно повернулся к выходу и вылетел наружу. Промчавшись мимо нескольких юрт, я выскочил за курень, запутался в волосяных веревках для привязи жеребят, распластался на траве и почему-то горько и безутешно зарыдал. Сколько времени я пролежал за куренем, не помню, в голове все перепуталось, но точно осознал, что отныне грудь матери брать не буду. Уже в поздних сумерках, когда наш айл начал беспокоиться по поводу моего отсутствия, меня обнаружил один из воинов заступившей на ночь стражи, поднял на ноги, шершавой мозолистой рукой вытер под моим носом и, посадив перед собой в седло, привез к нам и сдал отцу. А мой отец, глава рода Задаран, пятидесятилетний нойон Хара-Хатаган, с непонятной мне заинтересованностью и пристальным вниманием оглядел меня с головы до ног своим колючим, скупым на ласку взглядом, косо усмехнулся.

— Иди к деду! — был весь его короткий сказ.

Мой дед, старый воин Бурибулцэру, с двумя старушками-женами и семьей моего дяди, предводителя табунщиков рода задаранов Хоричара, жил в соседней юрте. В тот злосчастный вечер, закончив все неотложные дела, которых всегда множество при перекочевке на новые пастбища, он сидел перед своим жилищем у костра и пил чай. Рядом с ним сидели мой брат Тайчар и несколько моих двоюродных братьев из других юрт нашего айла. Дело в том, что старый воин при любом удобном случае и в любое время года любил собирать вокруг себя нас, своих внуков, и рассказывать разные легенды и были из жизни нашего рода Задаран, других родов и племен коренных монголов.

И вот теперь, послушный воле отца, с чувством не совсем ясной вины, но понимая, что поступил плохо, я медленно, готовый снова расплакаться, поплелся в круг родных мне людей.

— А-а, Джамуха пришел, ну садись, садись! — понимая мое состояние, но делая вид, что ничего необычного не произошло, сказал дед и ткнул пальцем в прогал между собой и Тайчаром.

Пока я нерешительно подходил к указанному дедом месту, Тайчар, мой одногодок и сводный брат от младшей нашей матери, нагнулся и что-то пробурчал. Тотчас все вокруг дружно засмеялись, а дед щелкнул Тайчара по лбу. Я, успевший расслышать что-то про плохого теленка, в нерешительности приостановился, немного помедлил, потом протиснулся на указанное место.

…Вот однажды настало такое время, когда древним монголам, чьи айлы и роды умножились, а скот расплодился и возросло количество табунов, стало тесно в благодатной долине Эргунэ-Хона. Собрались все старейшины на хурал и решили выйти со всем народом и домашней живностью на простор степи, завоевать, захватить другие кочевья, чтобы было где развернуться их удали и будущей славе, — продолжал рассказывать старый воин, изредка прихлебывая из деревянной чашки чай. — А для этого монголам надо было расширить единственную тропу — выход из этой долины, которую прикрывал огромный утес, в чреве которого уже многие годы кузнецы добывали руду и выплавляли хорошее железо для нужд народа. Так вот, для этой цели монголы забили осенью семьдесят быков и лошадей, из их шкур изготовили множество кузнечных мехов, на месте выхода из утеса железной руды разожгли огромные костры и, многие дни и ночи раздувая пламя, добыли большое количество железа, которое потом пригодилось для вооружения воинов. При этом утес постепенно разрушился, а тропа сильно расширилась, стала пригодной для прогона табунов и стад, для проезда запряженных волами телег. По этому удобному пути все монголы, род за родом, айл за айлом вышли из долины Эргунэ-Хона, выгнали все пять видов домашних животных. Так наш народ покинул благодатное, но ставшее тесным кочевье, многие поколения служившее надежным убежищем от всевозможных врагов.

Пока дед рассказывал нам историю из старинной жизни народа, курень окутала густая темень, небеса брызнули несметным количеством ярких звезд. От берегов Онона заметно потянуло прохладой, аргал костра, время от времени посвистывая и затихая с сиплыми звуками, стал покрываться пушистой белесой шубкой. Брат Тайчар, которому я уже простил обидное сравнение меня с поносящим теленком, положил свою голову на мое плечо и давно безмятежно сопел прямо под ухом, мешая слушать рассказ деда.

Читать дальше