Камилл Бурникель - Темп

Такое зрелищное восхождение предвещает сдерживаемый долгое время бунт. Какой юноша, катапультированный вот так, как он, пойдет рассказывать, что он думает о всей этой шумихе, об этом фантастическом воодушевлении? Его фотографируют? А над шахматной доской мы уже видим бесстрастную маску замкнувшегося в самом себе подростка, совершенно непроницаемую для всех. Эту же самую маску он сохранит и в дальнейшем для турниров, развертывающихся в разреженном воздухе вершин. Словно на эту очную ставку с противником, которого он стремится одолеть, затрачивалась та его часть, которую нужно тщательно скрывать.

По мнению его первых поклонников, готовых ради своего кумира на все, этот дар, будучи признанным, созидает и питает всю личность будущего чемпиона. Тогда как для него самого дар, который за ним признают, выражает всего лишь одну часть его личности — и, может быть, не самую главную — относительно всего того, что позволяет ему определить свое место в мире и свою сущность. Получается, что для самого себя он существует лишь начиная с той границы, за которой перестает существовать для других и где он им не интересен.

Но я, очевидно, экстраполирую. Ни один человек, столь сильно зависящий от везения, — я понимаю, что это слово не совсем подходит там, где речь идет о таком трезвом счетно-решающем механизме, — обычно не склонен отказываться от того, что ему предлагает жизнь. Существуют гении, великие изобретатели, которые не интересуются ничем другим, у которых нет никаких других страстей, за исключением того, благодаря чему они нам известны. Таков мог бы быть и его случай. Ничто не указывает на то, что он был сколько-нибудь благодарен судьбе либо что он, напротив, относился к ней с каким-то подозрением. Поначалу ему, верно, было трудно представить себе потенциальные последствия, которыми было чревато подобное благорасположение. Однако очень скоро его успехи, — для него стало очевидным, что он мог победить кого угодно, — а потом, когда он стал подниматься по ступеням все выше и когда его стали возить по свету, его триумфы должны были ему подсказать, что он находится от всего этого в зависимости и что ему невозможно от этого уйти. По крайней мере, до тех пор, пока он будет оставаться лидером. До тех пор, пока он будет ставкой, добычей и знаменем. Однако он научился отмалчиваться и прятаться кое за какими ширмами. Именно благодаря такой позиции ему удалось сбить всех с толку относительно стремления добраться до вершины и водрузить там флаг США. Подобное стремление существовало только в глазах тех, кто смотрел на него лишь как на руку, перемещающую пешки Стаунтона на шахматной доске, и как на мозг, изобретающий тактику, от которой нет защиты. Что касается остального, то от него ничего больше не требовалось. Не имело значения, был ли он таким или этаким. Для многих преуспеть — значит идти по пути подобного самообкрадывания. Это значит позволить себе лишиться себя. Подчиниться чужой алчности. Зависеть в чем-то от заключенных пари и от прогнозов относительно счета. Когда Араму показалось, что все это длится уже достаточно долго, что в конечном счете он уже себя проявил и тем самым уплатил все свои долги, он подумал, что пора наконец снова стать самим собой и вернуться на свою собственную территорию.

Только тут мы начинаем понемногу терять его из виду. Наш Кухуляйн [12] Кухуляйн — персонаж ирландского героического эпоса. от нас ускользает. Зигфрид [13] Зигфрид — персонаж германского героического эпоса. удаляется в лес. Великий Мансур нас покидает, чтобы уйти в великую сагу о невидимых вещах.

Подобное отречение может доходить до полного отказа — даже в частной жизни — от шахмат. Даже до ненависти к ним. В таком случае эволюция может доходить до патологии, частично подтверждая правоту русских, выступающих против проявлений неумеренного индивидуализма, против всяких пируэтов, против внезапных крахов лидера, переходящего в ведение психоаналитиков, а для публики — в мифологию альманахов.

Можно ли здесь назвать прецеденты?.. Тотчас же возникает в памяти случай Пола Морфи, жившего в прошлом веке. Самого блестящего из американских игроков своего времени, приехавшего в Европу, чтобы победить знаменитого английского чемпиона Говарда Стаунтона, в досаде на маневры и шельмования Стаунтона, впавшего с того времени в психоз, отказавшегося от тех самых шахмат, которые сделали его знаменитым. Впоследствии этим случаем заинтересовалась фрейдистская школа.