Людмила Петрушевская - Номер Один, или В садах других возможнос­тей

Не может быть! Нет, не выкинула. Остановилась на старом пальто, надеюсь. Записи десяти лет!

Лысый Ящ меня караулит и Вахе я вроде бы должен. Но что, сколько… И другие меня знают, наверно, много народу меня знает. А я не знаю никого. Холодно, выворачивает наизнанку, ноги тянет. Ну и что, ну тапочки у меня дома. Ну имеет она право. Когда последний раз мы с ней спали? Или подруга ей отдала чьи-то… Да нет. Тапки обычно не отдают. Держат под вешалкой для гостей. Да купила небось сама. А на какие деньги? Нет.

Нет. Это тапки его.

А чо с ними чикаться вообще? Да замочить их! Не пустит. На цепочку закрытая сидит, как бобик. У меня все болит, пока эта баба жива. Убрать бабу, не будет болеть. И не встает… Вот, не встает у меня. Не получа-ет-ся опять!..

Холодно. Допил бутылку. Сна не было. Куда едем-то?

Весь вагон гремит, толчет тебя, месит, визг какой-то, дили-дон, болтается какое-то ведро, что ли.

Поехать рвануть на Север? Его примет любой балаган, пожить там лето, собирать материалы, вести дневник, записи… Куда я денусь с этими записями, у меня образование-то… восемь, что ли, классов… Кто их опубликует… Компьютера нет. А что я знаю по-английски? Ничего, представь себе! Ниче-го! Нафиг. Предтавьте себе, как говорила Марья Михална, жуткая математичка, которая его ненавидела, добилась, что к экзаменам за девятый класс не допустили. А тут и сел в колонию. Зарезал этого… Папаню. Так и надо ему было. Не лез-зь! Скучно, скучно как. Математика — барьер, непроходимый для кого? Для нас, для удобрений. Государство расставляет сети математики, чтобы не пропустить дальше кого? Мы нужны для другого, для черной работы. А вот хей вам, мы воры.

Вылез в коридор. Потыркался в разные купе — было заперто. Выползла проводница, безмолвно смотрела, как он вертится у чужой двери.

— Вам что надо-то?

— Отвали, б, — сказал.

— Чаю?

— Водки мне.

Ага, из ее бутылки выпьешь…

— А вагон-ресторан работает?

— Да сходи, сходи, — заботливо отвечала проводница. — Пятый вагон отсюда. Может, продадут. Закрылися уже.

Пошел, шатаясь, считая тамбуры и переходы. Миновал спящий плацкартный вагон. Одна компания веселилась, пила, сбоку, завешенные простыней, трахались, он отогнул простыню, поглядел. Быстро трясется малый, встав на руки и закусив губу, под ним откинутая голова бабы, как бы ей больно, сморщилась, ноет. Хотят кончить. Интересно же. Повеселел маленько. Но его окликнули, заорали, заматерились, стал подниматься кто-то с лавки, в руке тупой ножик, быстро все веселье у них прошло. А я случайно остановился. Выругался, качнулся дальше. Долго стучал в вагон-ресторан, разнес какое-то стекло, бежал обратно.

Проводница вышла:

— Дать чаю?

— Нет, б.

Заперся, плюхнулся в постель и долго боялся. Они подмешивают и в чай. Ничего не вышло и на этот раз. Импо? Импо?

Тут же вспомнил урок прошлой ночки, спрятал пакет с деньгами в рундук под собой.

Проснулся быстро, поезд еще шел. Причесался пятерней, стал рассматривать содержимое сумок. Эти подарки как раз Алиске и Анджелке. Резиновый хрен бы подарил теще, пусть бы похохотала. Веселая была бабка, олдовая герла. Сохранила семью. Лежит на кладбище теперь. Во второй сумке были какие-то бумаги, контракты, печати, подписи. И на дне в коробке в красивой упаковке такая сложная конструкция с дырой и волосами, модель. Прилагается типа вонючий брр вазелин. Кому это покупали, себе, конечно, генералитет. Так. Сначала надо посчитать деньги. Ого! Так. Надо будет купить побольше пояс. Индия где теперь? Я с этими деньгами вообще все куплю. Квартиру куплю сегодня, чтобы больше бабку эту не слышать.

(Тонко завыл).

Как болят ноги! Как тянет в руках! Жить не хочется. Жить неохота. Как повторял всем тот веселый дядя Шиш. Друганы отрубили у него по пьяни обе лапы за долги и пустили на улицу просить, не пропадать добру. Или это у Валеры такая болячка? Скажем, облитерирующий эндартериит? А это что такое?

С трудом дожил до двенадцати дня, поезд кланялся каждому столбу, еле-еле полз.

Чай отверг, проводницу не пустил.

Приехав, осмотрелся на перроне внимательно, его тоже какие-то глаза внимательно осматривали. Кто-то уже говорил по мобильному. Валера не стал брать такси и быстро пошел куда? Домой. Куда еще? Каждый человек идет домой! У вокзала сесть в машину — и поминай как величали. Народ там известный. На троллейбусе тоже не поехал, могла возникнуть нежелательная встреча. Чего-то опасался и правильно делал.

Во дворе его увидел пацан, на скамейке гужевался рядом с… Господи! Это была та самая покойница Светка!