Людмила Петрушевская - Номер Один, или В садах других возможнос­тей

Миновали этот вагон, проникаем в следующий. Отмычка и там подошла, мы в купе соседнего проводника. Быстро вскрыли чемодан, взрезали ножом буквально строго, как консервную банку. Вынули из чемодана видеокамеру, очки в футляре, запасные, так, какую-то барсетку с духами и бутылочками, называется (подумал, вспомнил) мессерер, банку полкило черной икры, бутылку очень хорошей финской водки, подумали и сунули в карман чистые носки и, что скрывать, запечатанную пачку трусов. Закинули вскрытый чумайдан на верхнюю полку и завалили матрасом. Пошарили, нашли полотенце. Полотенце на плечо, мужчина сейчас выйдет в туалет, прихватив самое дорогое и необходимое типа… а, вспомнил, несессер. Вышел, заботливо заперевши дверь.

Далее Номер Один, держа в руках свои богатства (видеокамера под полотенцем на плече), пошел вперед. Кепку провалил в щель, когда переходил из тамбура в тамбур.

Одно купе в следующем вагоне было пустое, но вещи уже лежали на второй полке. Выглянул в коридор. В конце, в тамбуре, у выхода, какая-то стая довесков прощалась, видимо, с провожающими, галдя в сторону перрона и то и дела лопаясь от хохота. Коллективная, б, от школы поездка. Это их купе пустое.

Номер Один подхватил с полки небогатого вида, но полный рюкзак, вытряхнул какие-то шмотки, положил туда все свое, икру-камеру-водку-трусы-носки, плюс со стола два объемистых теплых пакета видно что со жратвой, с гвоздя прибрал чью-то висящую на крючке черную куртку под кожу, набросил ее, возложил американские очки на нос (все расплылось как от вазелина) и в таком виде попер мимо довесков (они и не оглянулись, смеясь, расступились и все), добрался до вагона СВ, открыл купе для проводников и лег на верхнюю полку. В этом купе проводники обычно провозят левых пассажиров.

Проводница явилась, когда поезд уже тронулся, а как же, открыла своим ключом дверь.

— Из главного по организованной, — подняв голову, сказал Номер Один. Тронул верхний карман.

— И что? — невнимательно реагировала проводница. Нижняя губа ее обвисла. Баба явно испугалась, инстинктивно испугалась, опытная женщина. Лежит убийца.

— Иди на х., — отвечал он.

— Для тебя, мой хороший, постараемся. Радость сделать? — приветливо ухмыльнувшись, ответила эта жуткая баба.

— Потом. (А что это такое?). Отведи меня… (поискал слово) на шконку.

— Пошли, мой хороший.

Повела его и открыла перед ним купе, где сидела чернобровая загорелая блондинка в самом соку, гладкая, как бы только что с моря, в зеленой кожаной куртке. Завозилась и накинула на нос темные (почему?) очки.

Постояв, проводница смылась.

Номер Один негромко сказал, предвкушая:

— Из главного по организованной. Попрошу предъявить паспорта.

Блондинка живо оглянулась на дверь. Грохотал поезд.

Пожав крутыми плечами, блондинка полезла в свой красный сапог и достала из-за голенища паспорт.

— Тэ-аак, — возвращая паспорт, сказал Номер Один. — Кравченко Зинаида Михайловна, ну что будем с вами делать, Кравченко, что?

Машинально поддернул ширинку.

Ночной поезд набрал скорость. На столе дребезжали бутылки с водой и два казенных стакана.

— Дверь запрем, — предложил он.

Девушка пожала плечами. Она немного как бы вылиняла.

Запер купе, посидел, с удовольствием вперившись в блондинку. Она слегка повела головой туда-сюда, как будто ей был тесен воротник, и стала упорно смотреть в окно.

Дальше Номер Один не знал, что предпринять. Надо было действовать как в кино. Быстро.

Но тут в животе резко буркнуло, покатилась волна голода. Не ел ничего со вчерашнего дня?

Номер один, спеша, полез в чужой рюкзак, покопался, вынул сначала бутылку финской водки, потом целлофановый пакет с жареной курой, ого! Затем небольшую пачку салфеток (чья-то мать собирала), бутылку с какой-то красной мутной водой, нарезанный белый хлеб и сказал девушке:

— Хочешь подавиться?

Она значительно произнесла:

— Спасибо, молодой человек, я сыта (мы-ладой нараспев, южные кровя).

— Ух ты, какие мы, — заметил Номер Один. Блондинка мельком посмотрела на него и как бы выпрямилась.

— Очки сними, — потребовал Номер Один властно (а руками раздирал куру).

Она сволокла очки. Так она была ничего, такая крепкая баба, белокурая (или парик), загорелая, слегка подкрашенная, очень черные брови и (внимание) оказались под очками ярко-синие очи.

— Какие у вас глаза, однако, — отметил он. — Синие как море.

Помолчали.

— Никогда не видел ни у кого таких глаз. Васильки!