Паскаль Киньяр - Американская оккупация

С началом учебного года, в сентябре 1958-го, школьные товарищи Патрика шутки ради придумали ему новое имя и стали звать его на американский манер, по инициалам — «Пи-Кей». Сначала это его озадачило. Потом оскорбило. Со временем он все острее реагировал на эту кличку и клял себя за то, что отзывается на нее. Они окрестили его «Пи-Кеем», не одобряя странного увлечения американским образом жизни, тем более что оно явно становилось непопулярным. В то время русские усмиряли Венгрию. Русские поднимали Кубу. Русские проникли в Египет и возводили Асуанскую плотину.

Мари-Жозе переиначила выдумку мальчишек и теперь звала его «Пуки», при этом страшно веселясь. Эта новая каверза приводила его в неистовый гнев. Она перешла в другой лицей и встречалась с ним только на острове. Он приносил ей чулки и пачки американских сигарет LM, купленные на «черном» рынке мужского лицея. Она медленно просовывала длинную тонкую руку в чулок и рассматривала его на свет. Долго, с наслаждением нюхала пачку сигарет перед тем, как распечатать ее. Потом, улегшись на берегу, наконец чиркала спичкой и выдувала первое облачко дыма. Она безумно боялась забеременеть и ни под каким видом не давала Патрику снимать белые трусы — ни с нее, ни с себя. Только изредка соглашалась возбудить его рукой через ткань.

— Ну помоги же мне! — взмолился он шепотом в третий раз.

В последнюю субботу февраля 1959 года они опять приплыли на остров Плакучих ив. Стояла необыкновенно теплая погода.

Наконец она решилась и сунула руку ему в трусы. Патрик излил свою страсть в ее сжатые пальцы. Это оказалось еще противнее, чем она думала. Влажный пенис Патрика напомнил ей липкие стебли кувшинок. Или судорожно бьющиеся тельца уклеек, которых он некогда выуживал из воды и стискивал в кулаке, чтобы извлечь крючок. Мари-Жозе нагнулась к Патрику и тихо, но твердо сказала ему на ухо, что больше они никогда этим заниматься не будут.

Патрик отшатнулся, гневно взглянул на Мари-Жозе. Но смолчал. Вдруг с неба на них обрушился оглушительный грохот. Над Луарой пронесся американский военный вертолет. Он летел на запад. Патрик опустил глаза.

Он разглядывал тоненькую юную женщину, которая сидела по-турецки на засохшей, растрескавшейся илистой земле и курила сигарету, стараясь заглушить дымом едкий запах спермы на пальцах. Длинные черные волосы Мари-Жозе разметались по обнаженным плечам. Стояла жара. На остров вновь опустилась тишина. Только мелкие волны с тихим шелестом набегали на камни и опоры плотины. Не повышая голоса, он объяснил, как глубоко она заблуждается: он любит ее и, естественно, хочет обладать ею до конца. И тихо добавил, что ему нужна не одна рука, но и рот, и все остальное.

Мари-Жозе встала.

— Никогда! — ответила она. — Никогда!

И сказала, что он ужасно глуп. Что любовь выражается вовсе не в этом. Говоря, она приподнимала руками тяжелые черные волосы. Ее глаза подернулись слезами. Она нервно теребила пачку LM. Она стояла прямо над ним, почти голая, в одних белых трикотажных трусиках. Высказалась и замкнулась в упорном молчании. Оделась. Сжав зубы, Патрик столкнул на воду черную плоскодонку. Когда лодка достигла берега, они разошлись в разные стороны без единого слова.

Патрику не хотелось сразу идти домой. Он вывел из сарая в «заднем» саду велосипед и поехал на плато. Долго катил он в темноте наугад. Потом оказался у проволочного ограждения базы. Он смотрел на черные облака, бежавшие над его головой, в черной небесной бездне. Около одиннадцати пошел дождь. Капли шумно запрыгали по булыжникам дороги. Патрик поехал назад мимо замка.

Он увидал их, когда они молча размалевывали стену соседнего дома.

Он ехал на велосипеде вниз по улице Рампар. Дождь сек его по лицу и рукам. Он тщетно пытался затормозить на скользкой мостовой. Этот дурацкий дамский велосипед марки «пежо», с V-образной рамой, негодным тормозом и тусклым фонариком, еле-еле разгонявшим темноту, достался ему от двоюродной бабушки с материнской стороны.

Вдруг он увидел пикап «рено»; горящие фары освещали стену его дома. Он притормозил ногами, соскочил с велосипеда и, заглянув в кузов машины, заметил два ведерка с белилами; из одного торчала ручка большой малярной кисти. Дом доктора Карьона находился на Церковной площади. Там же стоял и дом архитектора, а дальше, по улице Ла Мов — кафе с табачным киоском, дом органистки мадемуазель Ламюре и, наконец, бакалейно-скобяная лавка Вира и Менара, где на втором этаже обитало семейство папаши Вира.