Даниель Жиллес - Под сенью благодати

Бруно по-прежнему ежедневно делал записи в дневнике, но на следующий день он завел новую тетрадь, словно хотел подчеркнуть значение происшедшей в нем перемены и принятых им решений. Обычно он писал по вечерам, уединившись в своей каморке.

7 мая. Вчера я дал Сильвии обещание, которое хочу честно сдержать. А это очень трудно. Какая это будет любовь, если она исключает поцелуи и ласки, но не ограничивает игры воображения? Наши отношения, даже когда мы находимся вдали друг от друга, должны быть простыми, ясными, чистыми, как между детьми, да-да, как между детьми. Мне так хотелось бы вернуть ту блаженную пору, когда после первых встреч я думал о ней и в памяти всплывали лишь ее слова, ее улыбки, выражение ее глаз. Тогда я не желал ее; я до сих пор помню, с каким ужасом и удивлением я проснулся однажды от ощущения, что держу ее в объятиях. К чему скрывать: с тех пор к моим мечтам о ней всегда примешивается доля сладострастия. Мне даже кажется, что в ее присутствии желание это уменьшается и возрастает, когда ее нет.

9 мая. День исповеди. Если, смалодушничав перед настоятелем, я иногда причащаюсь, то исповедоваться я не хожу. Но в этот вечер я почти завидовал своим товарищам, которые могут избавиться от забот и сомнений, поделившись ими с духовником. Я заметил, что многие возвращаются в классную комнату из часовни с умиротворенными, просветлевшими лицами, — почти такое же выражение лица появляется у них после того, как они побывают в душе; и в этот вечер они смеются беззаботнее обычного. Впрочем, я хорошо знаю, что говорят в ответ преподобные отцы; они могут обезоружить кого угодно своей глупостью. Если бы я спросил настоятеля или кого-нибудь другого, как мне избавиться от «искушений», мне бы ответили: «Молись деве Марии» или «Ревностно трудись над своими уроками». Вот все, что они могут сказать, эти духовные пастыри, после двух тысяч лет размышлений о христианской морали. Не скажу, чтобы мне больше нравилась мораль Андре Жида, которую исповедует Циклоп и которая гласит: «Лучшее средство справиться с искушением — это поддаться ему».

Кстати, об исповеди; Жорж сказал, что он признался престарелому отцу Жюльену и поведал о походе в «Славную рожицу». Он скромно рассказал об этом в общих чертах но духовник не удовлетворился, и Жоржу пришлось описать ему свои похождения во всех подробностях, с начала и до конца. «Забавнее всего, — заметил в заключение Жорж, — что я отделался смехотворным наказанием: прочитать две дюжины молитв. Ей-богу, это немного, если принять во внимание, что однажды я должен был прочитать в два раза больше лишь за то, что прогулял воскресную мессу».

10 мая. Всю вторую половину дня провел в Булоннэ.

Привезли толченый кирпич. Очень рад возможности снова увидеть Сильвию, услышать, как она напевает во время работы. Мы ненадолго остались одни, но я не решился рассказать ей о том, что не дает мне покоя вот уже два дня, хоть она и требует, чтобы мы были искренни в наших отношениях; сегодня она снова повторила: «Мы ничего и никогда не должны скрывать друг от друга, Бруно, ничего». Но как я могу сказать ей: «Мне хотелось бы сжать тебя в объятиях хотя бы один-единственный раз и познать с тобой то полное забвение, которое и есть любовь; после этого обещаю тебе никогда об этом не заговаривать».

Я начинаю думать, уж не влюблен ли в Сильвию ее свекор. Он так внимателен к ней, делает ей такие комплименты, так кокетничает с ней, что это просто смешно, — ведь ему уже немало лет. Во время обеда даже Жорж начал улыбаться, видя, как он любезничает. Сильвия права: Милорд меня не любит.

Когда мы подходили к коллежу, в воздухе чувствовалась гроза. Она разразилась недавно, перечеркнув лиловое небо причудливыми зигзагами. Окошечко моей каморки открыто, и я слышу, как дождь отчаянно молотит по крыше и водосточной трубе. Раз уж в Булоннэ все сошло сегодня так удачно, я решил, что плоть моя укрощена, но вот она снова заговорила во весь голос, и я не могу заглушить ее мольбу. Бедный малый, считаю до двадцати, до ста; а зачем? Чтобы забыть ее лицо в ту минуту, когда я поцеловал ее — увы! — в последний раз и она открыла глаза.

11 мая. Мне кажется, что Сильвии совсем не трудно выполнять условия нашего уговора. Судя по всему, она великолепно обходится без моих поцелуев. Может быть, они ей неприятны?

13 мая. Что же это такое? Неимоверное желание все ей отдать или потребность взять ее и все то, до чего она дотрагивалась? Недавно я, словно вор, завладел ее носовым платком.