Даниель Жиллес - Под сенью благодати

Он запнулся, почувствовал, что краснеет, и выпустил ее руку. На мгновение им овладел страх, но потом он заметил, что Сильвия нежно улыбается ему. Когда она сама взяла его руку, он в свою очередь улыбнулся ей. Но она тотчас опустила голову, и он увидел лишь узоры из желтых бабочек на ее шелковом платке.

— Я знаю, — сказала она дрогнувшим голосом. — Знала это с самого начала, с первого дня, с той минуты, когда вы опрокинули чашку, встретившись со мной взглядом.

— И это действительно так, — признался он, легонько поглаживая ее прохладную и нежную руку. — Наверно, это и называется любовью с первого взгляда. На вас было голубое платье. Внезапно в памяти его всплыли циничные и подробные советы Грюнделя: «Продолжая говорить, ты одной рукой обнимаешь ее за плечи, ласкаешь, целуешь, а другой рукой…» Теперь эти наставления казались ему смешными, даже ребяческими; нет, Циклоп решительно ничего в этом не смыслит. Бруно взял руку Сильвии и поднес ее к губам. Он пьянел от ее аромата, легкого, напоминающего запах жасмина.

— Не говори больше ничего, — сказала она, — но знай, что я тоже люблю тебя, очень люблю. Ты не догадывался об этом?

Она повернула голову и посмотрела на него. Теперь Бруно видел лишь ее глаза, удивительно черные и блестящие, которые, не мигая, смотрели на него и то приближались, то удалялись. Он снова хотел улыбнуться ей, но мускулы лица не слушались — они словно одеревенели, застыли под действием ее чар. Он так и не понял, Сильвия ли положила голову ему на плечо или же он сам обнял ее за плечи. Он закрыл глаза и прильнул к ней поцелуем, чувствуя, как солнце припекает его щеку.

Прежде чем выйти из оранжереи, он у самых дверей снова поцеловал ее; рука его скользнула под ее платок, чтобы погладить волосы. Не ему, а Сильвии пришла в голову мысль, что надо стереть следы помады с его губ. Он же, идя к дому, клял себя за то, что дал волю желанию.

Они пили чай вместе, в маленькой голубой гостиной на первом этаже, и всякий раз, как Бруно брал в руки чашку, Сильвия принималась подтрунивать над ним, говоря, что он ее сейчас опрокинет. Она показала ему альбом с фотографиями, на которых была запечатлена ребенком, неуклюжим подростком, юной девушкой, когда она проводила каникулы в Ницце, и всюду — с неизменной, еле уловимой, немного задумчивой улыбкой. Последние страницы альбома были пусты. Бруно получил два моментальных снимка и спрятал их в бумажник.

— Я всегда буду жалеть, — сказал он, — что не знал тебя, когда тебе было десять лет.

— О, ты бы даже не обратил на меня внимания! Я была похожа на большого пугливого кузнечика, мама выряжала меня в отвратительные шотландские платья стиля «практично и вечно», и я терпеть не могла играть с мальчиками.

Они заканчивали чаепитие, когда Жорж и Грюндель приехали из Лилля. Бруно вместе с учителем отправился в коллеж, придерживая рукой велосипед. Сердце юноши сильно билось от радости, на ногах словно выросли крылья, но, так как спутник его начал задыхаться от быстрой ходьбы, ему пришлось приноровиться к его шагу. Зная любопытство Циклопа, Бруно болтал о всякой всячине, чтобы отвлечь его внимание, но тот не дал себя провести и, остановившись, хитро посмотрел на ученика своим единственным глазом.

— Я даже не спрашиваю тебя, — сказал он, — счастлив ли ты, мой друг! Это и так видно. И она тоже. Как она расцвела за несколько часов! Признайся, что я здорово все подстроил, чтобы оставить вас одних. Ты ее хоть поцеловал, приласкал? Ей-то ведь только это и нужно.

Радостное ощущение, что у него каникулы и он вновь в своей комнате, со своими галстуками и коллекцией пластинок, пополнившейся на следующий день после приезда сонатой Моцарта, которую любила Сильвия, покинуло Бруно на этот раз быстрее, чем обычно. Произошло это не только потому, что вдали от Булоннэ и Сильвии он чувствовал себя точно в ссылке. Его еще не покидало ощущение, будто он стесняет своих родных, нарушает установившийся в доме порядок. Он почти не видел отца, который был очень занят, ложился рано и каждый вечер, уходя спать, повторял, что именно в этом заключается секрет здоровья. На следующий день после возвращения Бруно домой отец постучал в дверь его комнаты и попросил не слушать музыку после десяти часов вечера. Страстная любительница бриджа, мать Бруно вела светский образ жизни, и во второй половине дня ее никогда не было дома. Однажды она сухо заявила сыну, что если он хочет пить чай в четыре часа, то пусть сам договаривается со служанкой, чей покой она охраняла, боясь, как бы та не ушла. Ну, а в обществе Жана-Луи, педантичного жениха его сестры Габи, рослого парня в американских очках, который держался покровительственно и смело судил обо всем на свете, Бруно сам старался не бывать.