Даниель Жиллес - Под сенью благодати

— Желаю удачи, Бруно! Иди, и пусть тебе приснится твоя милая. Я рад, что ты доверился мне.

Бруно пошел по темным пустынным коридорам и у входа в спальню столкнулся с настоятелем, который, натянув капюшон на голову, с молитвенником в руках кружил, словно ночная бабочка, в полосе желтого света, падавшего от лампы. Монах грубо схватил его за плечо.

— Откуда ты идешь в такой поздний час?

— Я сидел у Ци… у господина Грюнделя. Я не знал, что уже так поздно…

— Да от тебя разит вином за десять шагов, несчастный! Так, значит, ты ходишь туда, чтоб напиваться и, конечно, слушать дурные советы, да? — Монах встряхнул его, повернул к свету и заставил поднять голову. — Признайся, это он — твой злой гений? Не хочешь отвечать? Прекрасно, но знай, что я этого так не оставлю.

Бруно разделся в темноте. Во рту у него горело, и он долго пил ледяную воду прямо из-под крана. Днем, перед тем как идти к Жоржу, он решил прихватить с собой несколько книг для приятеля и, шаря у него в парте, обнаружил маленькую групповую фотографию, на которой была запечатлена и Сильвия. Сейчас, прежде чем лечь, он зажег спичку и посмотрел на фотографию. Он слышал, как настоятель, продолжая обход, на секунду остановился перед его каморкой.

Прямой дождь, с самого утра неумолимо поливавший землю, превратил площадку для игр в болото. Проходя через большой гулкий зал, где, уподобляясь ирокезам, с громкими воинственными криками играли в баскетбол малыши шестиклассники, Бруно чуть не столкнулся с отцом Грасьеном, стремительно выходившим из класса. После того вечера, когда монах присутствовал при допросе Бруно и не защитил его, юноша избегал Грасьена. Вот и сейчас, поздоровавшись с ним, Бруно хотел пройти мимо, в читальный зал, но монах остановил его.

— Ну, мой мальчик, — весело начал он, — ты все еще на меня сердишься? В классе ты бросаешь на меня такие мрачные взгляды — бр-р! — у меня пропадает дар речи. Тебе не кажется, что после трехнедельного игнорирования друг друга пора бы и объясниться?

— Объясниться? — процедил сквозь зубы Бруно. — Я не собираюсь ничего объяснять.

Он умолк, поднимая мяч, подкатившийся ему под ноги. Бросив его игрокам, он злобно продолжал:

— Вы, конечно, опять скажете, что у меня плохой характер, но мне кажется, что если кто-нибудь и должен объяснить свое поведение, так это вы. Я думал, что вы верите мне, а в тот вечер, у настоятеля…

— Хорошо, я прошу у тебя прощения. Ты доволен? — засмеялся монах. Его глаза цвета выцветшей голубой эмали слипались от усталости, и он то и дело таращил их. — Возможно, в тот вечер мне следовало бы выступить в твою защиту, но я решил, что будет лучше не выводить из себя настоятеля. Уж очень он рассердился на тебя, да ты это и сам видел.

— Видел, видел, — нетерпеливо проговорил Бруно, — Могу вам даже сказать, что мой отказ причащаться был для него лишь предлогом. Он уже с прошлого года ненавидит меня. Перед этим он несколько месяцев преследовал меня своим вниманием, хотел стать моим духовником и, конечно, на всю жизнь запомнил мой отказ.

— Да будет тебе, — со смехом перебил его отец Грасьен. — Думаю, что ты, как всегда, немного преувеличиваешь. Правда, наш дорогой настоятель не отличается широтою взглядов, и от избытка рвения он делает иногда не то, что нужно. Но ты должен признать, что с некоторых пор он стал относиться к тебе куда терпимее. Он пообещал мне не дергать тебя по крайней мере до пасхи.

— А! Так это благодаря вам… — начал Бруно. Он был тронут, но не хотел этого показывать. — Поскольку методы принуждения, к которым прибег настоятель, провалились, вам поручили испробовать ласку и убеждение.

— Вот именно! — улыбаясь, сказал монах. — Нет, просто-напросто я хотел, чтобы он оставил тебя в покое. Поэтому я сказал ему, что ты избрал меня своим духовником. Кстати, всего несколько дней тому назад мне пришлось утихомиривать его по поводу так называемой пьянки у Циклопа. Ты видишь, не такой уж я и плохой!

Он посмотрел на Бруно с грустной улыбкой, которая неизменно обезоруживала юношу, и протянул ему руку.

— Забудем старое. Ты больше не сердишься на меня?

Выдавив из себя улыбку, Бруно пожал протянутую руку и поспешил дальше. Он шел по коридору, окна которого выходили в садик с блестящими от дождя чахлыми деревцами. Как одинока, должно быть, Сильвия, подумал он, и она вдруг возникла перед его мысленным взором: вот она стоит у окна в маленькой голубой гостиной, спрятав руки под шаль, прижавшись лбом к стеклу. Ему припомнились слова Жоржа: «Бывает, она за весь день не произнесет ни слова», и он внезапно почувствовал такой прилив нежности к Сильвии, что вынужден был на мгновение закрыть глаза. Так он незаметно дошел до читального зала. Там почему-то шло буйное веселье: слышались громкие взрывы смеха, который, однако, сразу же смолк, как только он вошел. Кристиан стоял на стуле с тетрадкой в руке, окруженный жестикулирующими учениками; театральным жестом он указал на Бруно.