Даниель Жиллес - Под сенью благодати

Они уже были недалеко от усадьбы. Отец Грасьен добавил, словно про себя: «Я буду молиться за тебя»; но Бруно в ответ лишь пожал плечами, и монах умолк. Они вошли в ворота; старый ржавый фонарь, упавший со столба, лежал на обочине дороги.

Ряд тощих, оголенных буков и посаженные в шахматном порядке розоватые березы лишь наполовину скрывали маленькую усадьбу, серый ободранный фасад которой высился среди сверкающих, занесенных снегом полян. Немного пониже блестела гладь замерзшего пруда. Туда и побежали юноши; усевшись прямо на снег, они стали надевать коньки.

— Если хочешь, — сказал в заключение отец Грасьен, — мы поговорим об этом позже. А теперь иди, развлекайся.

Лед был чудесный, нетронутый, отливавший муаром, но после вторжения сорока учеников, исполосовавших его своими коньками, он скоро покрылся слоем сероватой пыли. Основная масса учеников сгрудилась в том месте, где пруд, расширяясь, образовывал нечто вроде озерца. Издали юноши казались черными силуэтами в развевающихся шарфах, они кричали, жестикулировали, падали — нелепо, точно клоуны; одни играли в кошки-мышки, другие толпились вокруг отца Майоля, который тоже надел коньки и неуклюже, словно цапля, передвигался по льду. Не обращая ни на кого внимания, заложив руки за спину, отец Грасьен в развевающейся сутане без устали вновь и вновь вычерчивал на льду «восьмерки».

Дальше пруд суживался, превращаясь в проток между двумя живыми изгородями из ив, который терялся под горбатым мостиком. Бруно направился туда; в тени лед, покрытый опавшими листьями, был чудесного темно-зеленого цвета. Бруно не катался уже более двух лет, и ему казалось, что он утратил всю сноровку, но, едва встав на коньки, почувствовал себя так, будто только вчера был на катке. С возрастающей радостью, не задумываясь над тем, что он делает, Бруно чувствовал, как тело его само находит глубоко спрятанный секрет движений, корпус мерно раскачивается, плечи приобретают нужный наклон, а ноги плавно скользят по льду. Пригнувшись вперед, он ускорил бег и, задевая за низко нависшие ветви ив, проскочил под мостиком, — ему показалось, что он слышал эхо потрескивающего, неокрепшего льда. Еще одна излучина, и он очутился на небольшой, залитой солнцем прогалине, откуда видна была задняя стена усадьбы.

Никто не последовал за ним; он был один, и лишь несколько вспугнутых им уток бежали, гуськом к берегу. На этом чудесном льду, чистом и нетронутом, он мог наконец сполна насладиться свежим воздухом, солнцем, движением. Он выделывал замысловатые фигуры, чередуя пируэты с прыжками, затем принимался выписывать спирали, которые, все более сужаясь, завершались головокружительным вихрем: руки на бедрах, одно колено приподнято; коньки сверкают на солнце, словно лезвия ножей. Послушные мускулы, ледяной ветер, проникавший в горло, морозный воздух, окружавший холодной вибрирующей каской его голову, заставили его забыть обо всем на свете, преисполняя несказанным счастьем.

Он не думал о том, что время не стоит на месте, и лишь удлинившиеся тени деревьев вернули его к действительности. Он сделал последний, чертовски трудный пируэт и направился назад, к товарищам. Он немного устал и ехал не спеша. Согнувшись в три погибели, он проехал под мостиком, как вдруг почувствовал, что лед уходит у него из-под ног. Он бросился было бежать, потерял равновесие и оказался в воде по самый пояс. Бессознательно он начал кричать; он погружался все больше и больше: тщетно пытаясь выкарабкаться, он опирался об лед, который тут же обламывался под его тяжестью. Белесые льдинки плавали вокруг него по темной воде пруда, который в этом месте, вероятно, был очень глубоким, так как все попытки Бруно нащупать дно ни к чему не приводили. Парализованный ужасным холодом, сковавшим нижнюю часть его туловища, он задыхался и с трудом держался на воде.

Отец Грасьен услышал его крик и вместе с несколькими учениками бросился на помощь. Не доходя двух-трех метров до провала, где, едва не теряя сознания, из последних сил барахтался Бруно, он лег и начал ползти по льду.

Отстегнув пояс, монах бросил его Бруно, который ухватился за него обеими руками. Бруно вытащили из воды; опираясь на монаха, он сделал в направлении берега несколько шагов и потерял сознание.

Бруно постепенно приходил в себя, все еще продолжая бороться, — только теперь он пытался избавиться от страшной тяжести, навалившейся ему на грудь. Наконец ему удалось обеими руками сбросить ее, и он очнулся. Открыв глаза, он обнаружил, что лежит на диване, по потолку танцуют отблески горящего в камине огня. Наклонившись над ним, отец Грасьен растирал его. В комнате стоял сладковатый запах камфары.