Джон Макдональд: Обреченные

А потом, однажды утром, он проснулся – и словно вышел из темного, душного кинозала на яркий свет и встал, моргая, на тротуаре, пытаясь припомнить, куда идти.

Мысленным взором Гарон посмотрел на себя и на нее. И это он принял за бессмертную любовь? Внезапно наступившее прозрение вдребезги разбило остатки иллюзий, развеяло дурман. Кто он такой? Изможденный пожилой дурак, который тратит свои сбережения на толстую, грубую девку с ограниченными умственными способностями и расширенными порами на щеках и на носу. С ней не о чем разговаривать. Она без конца повторяет одно и то же, помешана на киноактерах, телезвездах и диск-жокеях. Занимаясь любовью, тупо копирует приемчики, высмотренные ею в фильмах и вычитанные в дешевых бульварных романах. Он с изумлением уставился на ее мясистые бедра, на огромные, словно коровье вымя, груди, и вздрогнул. И ради этой твари он рискнул всем, разрушил свою жизнь?! Дарби с горечью понял, что может предсказать любое ее слово, любой вздох, любое движение. Больше он не испытывал возбуждения, когда она голышом выходила из ванной. Осталось только раздражение: почему она не прикроется? В самом начале своего приключения он послал Мойре и на работу телеграммы. В то время ему казалось, что он необычайно ловко все придумал – намекнул на некое секретное дело по поводу мексиканской нефтяной концессии. Теперь его неловкие ухищрения вызывали у него только стыд. Наверняка все всё поняли.

Ему хотелось ощутить рядом с собой свежий, бодрящий, немного вяжущий аромат с мятной нотой.

Там, в Мехико, в то утро все и кончилось. Он попытался купить ей билет на самолет. Но, даже несмотря на то, что Бетти сразу же почувствовала его охлаждение и отвращение к ней, она отказалась лететь одна.

Однажды, в дни давно прошедшего лета в Нью-Хэмпшире, он гостил на ферме у дяди. И там костлявый щенок-сеттер Джинджер задушил цыпленка. Дядя Дарби в наказание привязал дохлого цыпленка на шею щенку. Дарби помнил, как ему было жаль щенка, – в глазах Джинджера читалось очевидное унижение и отвращение к себе.

Дешевый любовный роман умер ранним солнечным утром, но Бетти продолжала висеть у него на шее. Они поехали на север, переехали Сьерра-Мадре. Их путь лежал по обожженным солнцем равнинам. В невероятно короткий срок их отношения достигли той тлеющей горечи, для которой обычно требуются годы брака без любви.

Во время долгих периодов обоюдного молчания Дарби думал о себе и о том, что сделал со своей жизнью. На протяжении двадцати лет супружества он хранил физическую верность жене. На весах – двадцатилетний брак против трех недель разврата. Мойра обязательно догадается. Но его потрясал не страх. Его потрясало чувство утраты, сознание того, что он отказался от чего-то важного, выбросил что-то ценное.

Дарби снова неприязненно покосился на Бетти Муни. Ее желтое платье потемнело под мышками и на талии. Впереди гребень холма подступал почти к самому уступу дороги. Он напряг плечи. Один раз сильно вывернуть руль, а там – взрыв и полное забвение, пустота... Дарби словно видел катастрофу острыми глазами жестокого канюка, парящего в вышине. Бело-голубая машина дымится на дороге; желтое платье – яркое пятно на фоне скалы. Каменная гряда промчалась мимо. Он с усилием расслабился. Нет, так нельзя. Это слишком дешево. Пуританская совесть требовала более сурового искупления за грех.

Внезапно дорога пошла под гору, и его взору предстала длинная вереница легковых машин и грузовиков, стоящих без движения. Девушку резко бросило вперед, когда он дал по тормозам. Машину занесло, завизжали шины, Дерби судорожно выравнивал руль. Наконец ему удалось остановить «кадиллак» сантиметрах в тридцати от заднего бампера передней машины.

Он увидел сердитые взгляды, услышал смех.

– Ты в порядке? – спросил он Бетти. Руки его от напряжения стали ватными, колени дрожали.

– Пальцы ушибла, – вяло пожаловалась она. – И куда было так гнать?

Дарби ничего не ответил. Выйдя из машины, посмотрел вперед. Внизу, под крутым обрывом, змеилась грязная речушка шириной метров в тридцать, не больше. Вода словно делила дорогу на две части: видно было, как на противоположном берегу она снова начинала петлять вверх по склону. Вдали виднелись кремовые и белые здания какого-то городишки. Почему-то все мексиканские городки похожи на кладбища; на полуденной жаре их вид навевает тоску и сонливость.

Дарби просунул руку в салон и, вытащив дорожную карту, развернул ее.