Вадим Чекунов - Пластиглаз

Рашид берётся за топор, проводит ногтём большого пальца по лезвию. Одобрительно цокает.

Снова скрипит дверь.

Появляется тяжело дышащий Лауреат, за ним – Ромка и Слава. Несколько продавщиц заглядывают в дверной проём, но не спускаются. Ленки среди них, слава богу, нет.

– Ну чего... цирк, что ли... – ворчит, больше для вида, Рашид. – Растрепал уже всем...

Лауреат довольно лыбится, лезет во внутренний карман пиджака и показывает горлышко бутылки.

Ромка и Слава заинтересованно смотрят на поигрывающего топором Рашида.

Тот неожиданно хмурится. Потом принимает от Вити-Зверя услужливо протянутую копейку

Кладёт её цифрой вверх на уголок стола.

Каменеет лицом.

Все замолкают.

Рашид пальцем левой руки прижимает монету за самый краешек к столу.

– Чтоб не отскочила... – поясняет он, очевидно, мне.

Я оглядываюсь на дверь.

Одна из продавщиц прижала ладонь ко рту. Другая и вовсе отвернулась.

Грузчики, напротив, заворожено переводят взгляд с пальца Рашида на покачивающийся в другой его руке топор.

Рашид внимательно смотрит на угол стола. Медленно поднимает топор. Щурит глаза. Резко взмахивает рукой - топор взлетает ещё выше - и с фирменным «кхэк!» обрушивает его на железный угол.

Грохот. Стол подпрыгивает. Взвизгивает одна из продавщиц.

Я испуганно моргаю.

Лауреат удручённо крякает. Лезет за бутылкой и со стуком ставит её на стол.

Рашид протягивает мне половинку копейки:

– Вторая отлетела куда-то. Найдёшь – твоя.

Мне и этой достаточно.

Я рассматриваю край – топор перерубил металл монетки чуть наискось. От единицы осталась лишь верхняя часть.

Кладу сувенир в карман халата.

Представление окончено. Уходят грузчики, выходит через зал Лауреат. Расходятся продавщицы.

Я опять начинаю думать о Ленке, но некогда – Рашид вручает мне топор и показывает на говяжьей ноге место, где рубить.

– Перепортит мясо-то... – ворчит Витя-Зверь, устраиваясь поудобнее на подъемнике и зевает.

Мясо я действительно порчу – не попадаю в надруб, кромсаю и пластаю. Крошу кость мелкими и частыми ударами.

– Ничего, ничего, - подбодряет меня Рашид. – У каждого врача должно быть своё кладбище из пациентов. А у мясника – вагон ошмёток. Научишься.

Через час выхожу покурить.

Откуда-то наползли тучи, тёмные, неряшливые, как халат Вити-Зверя. Порывами, разогнав голубей у контейнеров, пронёсся по двору небесный выдох прохлады. Где-то за крышами глухо пророкотало.

Секундное затишье.

Как всегда в такие моменты – непонятная тревога на душе.

Кляксами расплылись на асфальте первые капли.

И вдруг хлынуло. Разом, стеной - шумно и весело. Сверкнуло и грохнуло – почти одновременно. Ещё и ещё.

И уже нет тревоги, печали – лишь радостная возбуждённость от буйства стихии.

Серой тенью несётся через двор мокрый Степан Николаич.

Я прячусь под небольшой бетонный козырек.

В плечах и руках приятная тяжесть. Ничего... Дело заметно наладилось. Я даже начал «кхэкать», как Рашид и почти всегда попадать топором. На руках – уже потёкшие мозоли. Достаю сигарету. Шевелить пальцами больно. Чиркаю спичкой.

Брызги дождя обдают меня всего. С козырька струится вода.

Прямо у крыльца огромная лужа. То тут, то там на воде вскакивают пузыри, плывут секунду-другую и исчезают.

«Как люди..»

Прячу сигарету в кулак, выпускаю дым в серый бетон над головой и отчего-то смеюсь.

В Червяково я приехал писать. В сумке - шариковая ручка, общая тетрадь, банка китайской тушёнки, чай со слоном и бутылка «Гжелки».

Вывалился из рейсового ЛИАЗа на остановке с чудным названием «Кишки». Ударение почему-то на первом слоге. Потянулся, разминая затекшую спину. Автобус, фыркая и натужно гудя, потащился по грунтовке дальше. Я же взял вправо, сразу за бетонной коробкой остановки начиналась петлистая тропа, уходящая в желто-красный, начинающий уже лысеть лес. Отсюда, от Кишок (ударение на первом слоге!), до Червяково всего ничего - километра три.

ЗЕМНУЮ ЖИЗНЬ ПРОЙДЯ ДО ПОЛОВИНЫ, Я ОЧУТИЛСЯ В СУМРАЧНОМ ЛЕСУ. Бодро шагая по слегка раскисшей от вчерашнего дождя, усыпанной листьями орешника и березы тропе, с удовлетворением отметил, что, в отличие от дантевского, мой лес выглядит куда как лучше. Пестрый, яркий, словно платье узбечки.

К солнцу подбирались брюхатые, низко ползущие с северо-востока тучи. Ветра почти не было. Листва, казалось, светилась сама по себе, источая едва ощутимое тепло.