С классом скрипки было покончено, но не с музыкой. Папа договорился с соседкой, Анной Абрамовной, и она стала давать мальчику уроки игры на фортепьяно. Усадив его впервые перед чёрным резным инструментом, папа сурово заметил:
— Эту штуку тебе разломать не удастся!
Наивный папа. Фильке легко удавалось ломать самые невероятные вещи, но в данном случае ему этого просто не хотелось.
Анна Абрамовна была врачом-рентгенологом, но играла на фортепьяно всю свою жизнь. Она жила вдвоём со своей мамой. Маме уже было девяносто пять лет, и она почти не выползала из-за шкафа, которым была отгорожена её постель. Когда же сгорбленная старушка всё же отправлялась в путешествие по длинному тёмному коридору коммуналки, то мерное постукивание палки-посоха оповещало соседей о её перемещении в сторону единственного, на шесть семей, туалета. Если же она по пути останавливалась передохнуть, то Филька, или некто другой, запросто натыкались на неё в темном коридоре, что каждый раз, лично у него, вызывало чувство неподдельного испуга.
Бабулька была ухоженной, чистенькой, безобидной, но пахла старостью. Старостью пахло всё, что находилось в комнате Анны Абрамовны. Большие настенные часы с маятником, кружевные скатерти и салфетки на столе и фортепьяно, плюшевый зелёный абажур, книги, которые были разложены стопками на полках, на полу и на шкафу, да и сам инструмент был весь поеден шашелем, а бронзовые подсвечники на передней панели были покрыты лёгкой зеленью.
Своих детей у Анны Абрамовны не было, как, впрочем, и мужа, но весь дом бегал к ней, когда заболевали дети соседские. Никого не интересовало, что по профессии она рентгенолог, — врач, и всё тут. Она никогда никому не отказывала в помощи, приносила малину и горчичники, прикладывала тряпки с уксусом на пылавшие гриппозным жаром головы и исчезала только с приходом участкового врача, который уже выписывал море таблеток и микстур. Фильку она часто зазывала в гости, поила чаем с вкусным вишнёвым вареньем и давала посмотреть чертовски интересные книжки, где были нарисованы скелеты, кишечники и мозги, а также множество других необычных картинок.
Теперь же она достала старые пожелтевшие нотные книги и стала играть легкие весёлые вальсы и польки Штрауса. Затем она усадила за инструмент Филю и стала рассказывать про жизнь каждой ноты и про цвет каждого звука.
Это было интересно. Оказывается, все звуки можно было не только услышать, но и увидеть!
Когда она оставила Фильку наедине с клавиатурой, он стал нажимать на черные и белые, а точнее, желтые клавиши. Ноты звучали чисто, но в странных, неблагозвучных комбинациях. Он прошёлся только по чёрным косточкам, и в ответ зазвучала самая настоящая китайская музыка, очень похожая на ту, что звучала в бабушкиной шкатулке, когда её открывали. Филя увлечённо наяривал восточную мелодию, а папа, заглянувший в комнату, примирительно заметил:
— О, Чайковский! Совсем другое дело.
Совсем другое дело, — повторил последнюю фразу Давид и отстучал её на клавишах компьютера.
— Послушайте, — привстал на кровати Фил, слабо понимая какое время нынче время дня и медленно возвращаясь в реальность бытия, — какого чёрта вы так беспардонно вторгаетесь в мою жизнь? И как вы, вообще, попали в мой номер?
— Да вы спали, как невинный младенец, пришлось открывать дверь отмычкой! — радостно сообщил незваный гость и поправил торчащий колом комбинезон электромонтера.
— Я начинаю думать, что мне лучше будет вернуться в Америку, — решительно встал с кровати Фил, — это невозможно выдержать. Я начинаю вас ненавидеть и могу совершить нечто импульсивное, что вам не очень понравится.
— Разбить скрипку о мою голову, например? — хитро усмехнулся Давид. — Это нам уже знакомо.
Филимон совершенно отчётливо вспомнил звук разлетающегося на части инструмента.
— Но вы понимаете, что я могу сойти с ума? — поинтересовался он у своего мучителя. — У меня может случиться буйный припадок, и я разобью о вашу голову не скрипку, а вот этот компьютер.
— С вас станется, — буркнул Давид и примирительно вытянул руки перед собой, — хорошо! Давайте поступим так — я буду появляться только тогда, когда вы сами этого захотите. Но за это вы обещаете самостоятельно записывать все, что будет приходить к вам в виде незнакомых воспоминаний. Сделать вам это не сложно, насколько мне известно, вы неплохие пьески писали. По-моему, мы договорились, — с этими словами Давид хлопнул по клавишам компьютера и на экране появилось лицо его очаровательной помощницы, с которой Филимон расстался в Канаде, так и не узнав ее имени.
Читать дальше