Игорь Афанасьев - PHANTOM@LOVE.COM (ФАНТОМ - ЛЮБОВЬ)

Ну никакого отношения не имел какой-то Мишка Балин к столь серьезным вопросам.

Филимон давно подметил одну постоянную особенность своего персонального календаря: все самые крупные неприятности в жизни случались накануне его дня рождения. Болезни, аварии, всякого рода неприятные инциденты — все это научило его простому и незыблемому правилу: накануне персональной даты не высовывать нос из норки, никуда не ездить, не выпускать спектаклей и отказываться от самых выгодных гастролей и поездок. Но, видимо, именно поэтому, повестку с требованием явиться в Центр подготовки для сдачи экзамена на гражданство ему вручили накануне 17 ноября. Если учесть, что незадолго до этого Филимон окончательно распрощался с театром, где продолжалась вакханалия вокруг места Главного, то все укладывалось в традиционную схему черной ноябрьской полосы.

Центр оказался невзрачным грязноватым зданием районного военкомата, где после осеннего набора в армию молодых граждан Украины, собирали для обработки всех, кто только собирался стать гражданином страны. Курсы военной подготовки для всех мужчин, не достигших сорокалетнего возраста были обязательными, если только не было медицинских противопоказаний. Мудрые и предусмотрительные эмигранты запасались всевозможными справками от врачей и купюрами из домашних сундучков и в большинстве своем, после нескольких часов медкомиссии и краткой лекции по истории вооруженных сил Украины, благополучно возвращались в тихие благоустроенные квартиры.

Филимону не на что было рассчитывать — ни денег, ни справок у него не было. Анжела предлагала даже продать свою квартирку, чтобы собрать средства на взятку, но Филимон находился в странном состоянии: он лишь улыбался и не переставал повторять, что от судьбы не спрятаться. Он абсолютно равнодушно отнесся к вопросительным взглядам докторов и к совершенно непрозрачным намекам на пожертвования в Фонд Ветеранов Чернобыльской аварии. Он последовательно прошествовал по всем кабинетам, сдал кровь на анализ, прошел всевозможные тесты, послушно открыл рот и развел руками ягодицы — и в результате оказался в числе трех идиотов, которые были призваны на реальную военную подготовку. Одного из новобранцев отправили в воздушно-десантные войска, так как он был вице-чемпионом мира по прыжкам из стратосферы, второго, техасского ковбоя, направили в козацкую сотню имени гетмана Мазепы, ибо он только и грезил вновь оказаться верхом на кобыле, а с Филимоном все решилось случайно. В списках частей, где был недобор новобранцев, на первом месте оказался полк внутренних войск, куда и был благополучно приписан отставной мушкетер. Ему дали двадцать четыре часа на личные нужды, приказали коротко постричься и ждать дома представителя учебного центра.

Дома Филимон, первым делом, уселся за компьютер. Он проплатил пачку счетов, скопившихся в его компьютерном банке, не обнаружил никакой новой почты и хотел уже выключить электронного секретаря. Фил так и не понял, что подтолкнуло его открыть папку с записями, однако он сделал это. Бегло прочитав последние страницы, он перенес всю информацию на малюсенький лазерный диск и удалил папку из памяти компьютера. Диск и пожелтевшие листки писем он уложил в пакетик и засунул в коробку со всякой хозяйственной дребеденью. Коробку он оставил на Большой Житомирской, а сам отправился в Анжелкину квартиру, где собирались друзья на его торжественные проводы.

Анжелка плакала и собирала в дорожную сумку всякие необходимые вещи. Пришли дружбаны и уселись за стол: пили водку, не пьянея, и бесплатно раздавали умные советы. За окном мела неожиданно ранняя метель, и когда в дверь ввалился присыпанный снегом прапорщик, то все поняли, что ехать, все же, надо. Пока Филимона общими усилиями обряжали в военную форму, прапорщик с удовольствием «принял стакан на грудь». Закусив икоркой, он заметил, что Филимон забыл постричься, распорядился немедленно исправить этот пункт, а заодно выпил и второй стаканчик «за здоровье хозяйки дома».

Анжелка взяла ножницы и, как могла, укоротила неуставную прическу мужа. Обмундирование было маловато, сапоги издавали невероятный скрип и смрад, и Филимону казалось, что сейчас его вызовут на сцену к началу какого-то спектакля о войне. Но его вытолкали не на сцену, а к совершенно реальному кузову грузовика, и только здесь он прижал к себе мокрое от слез и снега лицо Анжелки и тихо но внятно произнес: