— Что ж ты сам, — поморщился Карл, — а Нолик где?
— Нолика я отпустил, — сказал Парусенко, отдышавшись и закрывая дверь.
— Как?
— Объясняю. — Парусенко сел на кровать и растирал колени. — Объясняю, работа окончена, всем спасибо. Что теперь, целоваться с ним?
— А попрощаться?
— Я попрощался.
— А я?
— И за тебя попрощался. И даже извинился. Ничего, отнесся с пониманием. «Что ж, — говорит, — Карл тоже человек, хотя…»
Карл не слушал. Вся легкость и любопытство, все заново обретенное доверие к жизни, новое чувство правоты, все нажитое свободным полетом в теплом весеннем воздухе споткнулось об эту равнодушную несправедливость и не имело теперь никакого значения. Он почувствовал себя крысой, застрявшей меж выброшенных ребер. Не поставить человеку бутылку… Не сказать хороших слов… И так последние дни был кислый. Вот что он сейчас делает… Седлает Алену в поздних сумерках?
Карл неправ — увещевал Парусенко. Таких Ноликов на каждом объекте… Никто никому ничего не должен. Он за это зарплату получает. А тратить свою душу на каждого… Тем более — и денег нет, на дорогу вот только, да два рубля, разве на пиво. А поставишь ему бутылку — напьется и набезобразничает. А его и так менты пасут. Так что… Парусенко достал из тумбочки сверток с тюлькой.
— Пойдем в буфет, пиво привезли, я видел.
В буфете было тепло, и свет был золотистый, как пиво, и пиво оказалось ничего… Все это только усиливало чувство вины. Карл смотрел в синее окно с размытыми в тумане фонарями.
— Не нравится мне тот штымп, — озабоченно сказал Парусенко, — только сразу не поворачивайся.
Карл медленно повернул голову. За противоположным столиком, у стены, смотрел на них человек лет тридцати, светловолосый, с гладким младенческим лицом, и фигурой он напоминал младенца, огромного, меняющего очертания в оранжевом тумане. Только в глазах его не было печального всезнания новорожденного. Он был похож на мертвого младенца.
— Тюлькой нашей интересуется, — размышлял Парусенко, — ОБХСС, не иначе.
Незнакомец решительно подошел к столику и сел на свободный стул.
— Извините, — горячо сказал он. — Где можно достать такой рыбки?
— Угощайтесь.
— Спасибо. Это хамса? Соня, три пива, — крикнул он буфетчице. — Мужики, вы не подумайте… Валера меня зовут. Я фотограф, бабки собираю по округе. Сам из Запорожья. Эту рыбку, я так понимаю, хрен купишь, а мне бы с собой увезти, хоть кило, хоть два. Сделаете? А то был на море…
Валера был убедителен. Так не сыграешь.
— Ладно, — сказал Парусенко, — постараемся.
— Любые бабки, — улыбался Валера.
Парусенко обернулся к Карлу.
— Сколько на Привозе такая?
— Пять рублей кило.
— Положим, четыре.
Карл не возражал: завышенная цена усугубляет факт воровства.
— Днем дома будешь?
— Целый день. Номер тринадцать, на втором этаже.
Парусенко встал рано, громко шевелился над спящим Карлом, и наконец равнодушно произнес:
— Надо сходить отметить командировки. Заодно и рыбки взять.
— Пойдем, — равнодушно сказал Карл, что-то подозревая.
— Вот ты и сходи. А я пока…
— Что пока?
— Понимаешь, — мягко сказал Парусенко, — я официальное лицо. Если что… сам знаешь. А ты — наемник. С тебя взятки гладки. К тому же у меня нога что-то разболелась. Альпинистские травмы. Сходи. Бабки выручим — поставишь пузырь своему Нолику. Да и перед человеком неудобно. Обещали все-таки. Ладно, все! — Парусенко поменял интонацию. — Я начальник!
— Это ты в поле начальник, — грустно отмахнулся Карл, — а здесь ты гамно.
Резон в увещеваниях Парусенко был — и с Ноликом попрощаться, и обещание сдержать.
— Давай бумаги, — вздохнул Карл, — и портфель.
— Портфель не дам, — быстро отозвался Парусенко, — провоняет.
— Да что же я, в руках понесу?
— А вот тебе авосечка!
Секретарша молча шлепнула печати, дату оставила открытой, пожелала счастливого пути. Карл зашел в коптильню.
— Здравствуйте, а Нолика нет? — слишком бодро и слишком громко спросил он.
Алена неприветливо оглянулась.
— Вам лучше знать, где Нолик. Нам он не докладывается.
— Ну, я пошел. Мы уезжаем. Может, увидимся… — проговаривая эти глупости, Карл топтался на месте.
— Подожди, — сказала Алена, вышла в соседнее помещение. — Вот, на дорожку. Тут и ставрида, и скумбрия и тюлечки немножко…
— Мне бы вообще-то тюлечки килограмма два, — отчаянно обнаглел Карл.
— Лида, набери, — обратилась Алена к пожилой женщине.
Читать дальше