Андрей Добрынин: Десятиглав, Или Подвиг Беспечности

Похоже, речь моя произвела впечатление даже на низменную натуру домоуправов, поскольку они не двинулись с места, когда я умолк, и лишь тупо таращились на меня, словно пытаясь высмотреть во мне то, что так резко и бесповоротно отделяло меня от их жалкой породы. Я же лишь к концу своей речи спохватился, заметив сходство своей речи с монологом героя одной из драм Гете. Подозреваю, что и во время перепалки с Анной я не удержался и пустил в ход цитаты из веймарского гения. А что тут такого, собственно говоря? Эти старики умели выражаться ярко и доходчиво, так не лучше ли повторять их чеканные слова, нежели спесиво изрыгать самодельный словесный суррогат? Прежде чем чиновники опомнились, я подхватил сумку с самыми необходимыми в бродячей жизни вещами (эту сумку я всегда, то ли по привычке, то ли из суеверия, держал наготове), размашистыми шагами покинул квартиру и устремился вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. По пути я размышлял о том, что Господь Бог, творя человека, не сумел сделать его гармоничным существом, ибо на примере Анны хорошо видно, насколько невыносимым грузом для большинства людей является их собственная душа, наилучший дар Бога. Душа поднимает голос, пытаясь заставить человека идти достойным путем, путем творчества, однако этот голос глушат всеми возможными способами: приобретательством и эстрадой, чтением детективов и спортом, дачными хлопотами и телевидением, женщинами и разгулом… Я мог бы без труда продолжить этот печальный список, но цепочка моих мыслей внезапно оборвалась. Знакомый двор, куда я вышел, выглядел как-то странно — не слышно было людских голосов, замерла в мертвенной неподвижности листва деревьев, солнечные лучи, казалось, стремились выжечь глаза, а тени сгустились, словно осколки ночи, и стали резкими, словно очерченные ножом. Я вдруг затрепетал, всей кожей почувствовав опасность — такого со мной не случалось даже в самые насыщенные покушениями дни. Видимо, любовь Анны и впрямь каким-то мистическим образом оберегала меня от вражеских козней — недаром я назло бесчисленным опасностям оставался цел и невредим, — а с нашим разрывом я лишился этого покровительства, и мое чуткое телесное естество сразу с ужасом ощутило свою беззащитность перед лицом врагов. А враги были близко — я заметил, что в чердачном оконце дома напротив замигали белые огоньки, возле моего уха свистнула пуля, но едва я нагнулся, собираясь пуститься в бегство, как страшный удар в голову швырнул меня на асфальт и помрачил свет дня в моих глазах.

Читатель, видимо, догадался, что я не был убит, а только ранен — иначе как бы я смог написать о происшедшем? Пуля не пробила череп, пройдя по касательной, однако, будучи выпущенной из мощного оружия, беспощадно сотрясла мой бедный мозг. В результате несколько дней я пребывал в глубоком забытьи, причинив масу тревог и волнений нашему редактору жизни — ведь именно Евгений подобрал мое бесчувственное тело, отвез его в больницу и затем не отходил от моей кровати, охраняя меня и следя за тем, как медицинский персонал исполняет свой долг по отношению ко мне. Даже в забытьи я порой слышал, как он распекает врачей, нянечек и медсестер. Возвращение из темной бездны, в которой я пребывал, происходило постепенно — вначале меня начали посещать разные смутные видения; мало-помалу они становились все отчетливее и уже не прекращались, следуя подряд друг за другом, однако я не буду их здесь пересказывать ввиду их бессвязности и того крайне эротического характера, который они со временем приобрели. Например, мне привиделось, будто я, обнаженный, купаюсь в теплом море с также обнаженной прелестницей и яростно преследую ее на мелководье, однако развить нужную скорость мне мешает мой напряженный уд. После изнурительной погони красавица наконец выбивается из сил и подпускает меня к себе, стоя на подводных камнях возле облепленной водорослями скалы. Я подплываю, заключаю красотку в объятия и затем начинаю с лихорадочной поспешностью пристраиваться к ней, неловкий от желания и от отсутствия надежной опоры под ногами. Внезапно камни уходят у меня из-под ног, я погружаюсь в воду с головой, и вода мгновенно наполняет мой разинутый в крике рот… К счастью, это видение, такое сладостное вначале и такое неприятное в конце, оказалось последним, поскольку я, почувствовав, что захлебываюсь, от ужаса очнулся. Открыв глаза, я увидел перед собой туповатого вида медсестру, весьма неловко вливающую мне в рот манговый сок, и услышал свой собственный кашель.