Теа Обрехт - Жена тигра

Между кухонным окном и очередной кривовато висевшей акварелью с изображением все того же пса пристроилась жестяная клетка, в которой сидел желто-красный попугай. С того момента, как мы вошли в кухню, он то и дело подозрительно посматривал на Зору, потом не выдержал и скрипуче заорал:

— Боже мой, какое чудо!

Столь бурное проявление чувств, по всей видимости, было вызвано голыми руками и плечами Зоры, выглядевшими чрезвычайно соблазнительно.

Нада извинилась, набросила на клетку с попугаем какую-то тряпицу и пояснила:

— Уж больно он любит стихи декламировать. — Только тут мы догадались, что попугай пытался воспроизвести начальные строки одной старинной песни. — Хотя я, конечно, пыталась научить его говорить такие простые вещи, как «доброе утро» и «мне нравятся бутерброды».

Затем Нада повела нас наверх, в отведенную нам комнату. Там стояли две кушетки, застеленные голубыми ткаными покрывалами с восточным рисунком, именуемом пейслийским, в виде огурцов с завитушками, и деревянный комод со сломанными ящиками. При комнате имелся маленький закуток со старомодной ванной и унитазом со спускным устройством на цепочке. Нас тут же предупредили, что эта штуковина иногда спускает воду, а иногда нет — в зависимости от времени суток. На стенах тоже висели изображения хозяйского пса — лежащего в тени под фиговым деревом и спящего на той софе, которую мы видели в гостиной. Окна нашей комнаты выходили на зады усадьбы, прямо под ними зябко дрожали лимонные и апельсиновые деревья, а дальше полого поднимался склон горы, нижний край которого был покрыт рядами виноградных лоз, жавшихся к земле и несколько потрепанных ветрами. На винограднике работали, копаясь в земле и время от времени громко перекликаясь, какие-то мужчины. В комнате отчетливо слышался скрежет их заступов о каменистую землю.

— Там наш виноградник, — сказала Нада. — А на этих не обращайте внимания. — Она махнула рукой в сторону землекопов и прикрыла ставни на одном окне.

К тому времени, как мы притащили из машины свои холодильники и коробки и составили их в углу комнаты, Нада успела приготовить для нас ужин: поджарила в масле на сковородке несколько сардин и двух осьминогов да еще и на решетку бросила горсть рыбешек размером с ладонь. Нам оставалось только с удовольствием принять ее гостеприимное приглашение. Устроились мы прямо на кухне, за небольшим квадратным столом, и Барба Иван налил нам две кружки красного домашнего вина.

Попугай, по-прежнему сидевший под тряпицей, что-то недовольно ворчал, время от времени пронзительно восклицая:

— Разве ж не слышится гром? И не трясется земля? — Потом, сам себе отвечая, он сообщал: — Нет, люди! Не гром то небесный! И не трясенье земли!

К рыбе Нада подала ржаной хлеб, мелко нарезанный зеленый перец и вареную картошку с мангольдом и чесноком. Она очень старалась разложить все это покрасивее на синем фарфоровом блюде с отбитым краем, заботливо отмытом и тщательно вытертом полотенцем. Я сразу подумала, что это старое блюдо, скорее всего, несколько лет провело в подвале, где его прятали от грабителей. Прохладный вечерний воздух с моря вливался в дом через открытую нижнюю веранду, где лежала целая гора сардин, пересыпанных солью, и два крупных черных морских окуня, чешуя которых блестела от оливкового масла.

— Это масло из наших собственных оливок, — сказал Барба Иван и сунул мне под нос открытую бутылку, чтобы я могла насладиться ароматом.

Легко можно было себе представить, как он утром, отплыв в своей лодчонке подальше от берега по невысоким плавным волнам залива, одной рукой вытягивает из воды мелкоячеистую сеть, а другой выбирает из ячей рыбу, ловко орудуя коричневыми узловатыми пальцами.

Барба Иван и Нада не стали расспрашивать нас ни о том, как мы доехали, ни о нашей работе, ни о семьях. Не желая, видимо, касаться опасной политической или религиозной тематики, они сразу завели разговор о сельскохозяйственных проблемах. Весна выдалась ужасная. Из-за ливневых дождей ручьи оказались переполнены. Вода смывала в огородах слой плодородной почвы и уносила его на берег вместе с только что посаженным салатом и луком. Помидоры теперь поспеют позже обычного, а шпината на рынке и вовсе днем с огнем не найти. Слушая их, я вспомнила, как дед однажды принес с рынка листья одуванчика, которые какой-то фермер продал ему как шпинат. Бабушка смазала маслом тонкий, как лист бумаги, пласт теста, извлекла из сумки кучку жестких листьев, принесенных дедом, и закричала: «А это еще что такое, черт побери?» Впервые за несколько последних часов я снова вспомнила деда, и внезапность этих воспоминаний повергла меня в глубокое молчание. Я сидела и вполуха слушала, как Барба Иван настойчиво втолковывал Зоре, что это лето вопреки всем его ожиданиям оказалось невероятно плодоносным. Апельсинов и лимонов полно, клубники тоже, и сочные фиги уже созрели. Зора кивала и говорила, что у нас тоже, хотя я ни разу в жизни не видела, чтобы она съела хоть одну фигу.