Питер Хёг - Фрекен Смилла и её чувство снега

Он пожимает плечами:

— Я видел его einmal [42] Один раз (нем.) . Он все время на шлюпочной палубе. Выходят Сайденфаден и die Frau [43] Женщина (нем.) .

— За чем мы плывем?

Он качает головой:

— Ich bin Koch. Es war unmöglich Arbeit zu kriegen. Sie haben keine Ahnung, Fräulein Smilla… [44] Я — повар. Было невозможно получить работу. Вы не можете представить себе этого, фройляйн Смилла (нем.)

— Я хочу посмотреть холодильники и склады.

На его лице появляется страх.

— Aber Verlaine hat mir gesagt, die Jaspersen will… [45] Но Верлен сказал мне, что Ясперсен хочет… (нем.)

Я наклоняюсь через стол. Тем самым я заставляю его забыть о макаронах, о нашем взаимопонимании, о его ко мне доверии.

— «Кронос» везет контрабанду.

Теперь он в панике.

— Ahh, ich bin kein Schmuggler. Ich konnte nicht ertragen, noch einmal ins Gefängnis zu gehen [46] А, я не контрабандист. Я не смог бы выдержать тюрьму еще раз (нем.) .

— Разве это не было лучшим временем твоей жизни?

— Aber es war genug [47] Но этого было вполне достаточно (нем.) .

Он берет меня за руку:

— Ich will nicht zurück. Bitte, bitte [48] Я не хочу назад. Пожалуйста, пожалуйста (нем.) . Если нас схватят, скажите им, что я невиновен, что я ничего не знал.

— Посмотрим, что я могу сделать.

Продовольственные склады находятся прямо под камбузом. Они состоят из морозильного помещения для мяса, помещения для яиц и рыбы, разделенного на две части холодильного помещения для других скоропортящихся продуктов с температурой плюс два градуса по Цельсию и различных шкафов. Все заполнено продуктами, чисто, аккуратно, удобно уложено. Видно, что этими помещениями пользуются так часто, что вряд ли они могут быть тайником.

Урс показывает их мне со смесью профессиональной гордости и страха. На то, чтобы осмотреть их, уходит две минуты. Я действую по графику. Иду назад в прачечную. Отжимаю в центрифуге белье. Кладу его в сушильную машину и, повернув ручку, включаю. Потом я снова ухожу. И направляюсь вниз.

Я ничего не знаю о двигателях. И более того, даже не собираюсь изучать их.

Когда мне было пять лет, мир был для меня непостижимым. Когда мне было тринадцать, он стал для меня маленьким, грязным и до тошноты предсказуемым. Теперь это опять — беспорядок, хотя иной, не такой как в детстве, но столь же сложный.

С годами я по собственной воле стала накладывать на себя некоторые ограничения. Я больше не хочу начинать сначала. Изучать новую специальность. Бороться со своей собственной индивидуальностью. Вникать в работу дизельного двигателя.

Я полагаюсь на брошенные Яккельсеном замечания.

— Смилла, — говорит он, когда я сегодня утром застаю его в прачечной. Он сидит прислонившись спиной к изолированным трубам с горячей водой, сунув в рот сигару, спрятав руки в карманы, с целью уберечь от соленого морского воздуха свою персиковую кожу, которая так необходима ему, чтобы гладить изнутри женские бедра. — Смилла, — отвечает он на мой вопрос о двигателе, — он огромный. Девять цилиндров, каждый из которых 450 миллиметров в диаметре, с ходом поршня в 720 миллиметров. Сделан на заводе «Бурмайстер и Вэйн», с прямым реверсом, с наддувом. Мы движемся со скоростью 18–19 узлов. Он построен в шестидесятых, но отремонтирован. Мы оснащены как ледокол.

Я смотрю на двигатель. Который неожиданно возникает передо мной — мне приходится его обходить. Его топливные вентили, стержни его клапанов, трубы радиатора, пружины, полированная сталь и медь, его выхлопные трубы и его безжизненная, но тем не менее полная энергии подвижность. Как и маленькие черные телефоны Лукаса, он — квинтэссенция цивилизации. Нечто одновременно очевидное и непостижимое. Даже если бы это было необходимо, я бы не смогла остановить его. В каком-то смысле его, наверное, и нельзя остановить. Может быть, на некоторое время выключить, но не окончательно остановить.

Может быть, так кажется, потому что он не человек, он лишен индивидуальности, он лишь воплощение чего-то стоящего за ним — души машины, аксиоматики всех двигателей.

А может быть, все это мне только мерещится из-за одиночества, смешанного со страхом.

Важным же вещам я, однако, не могу найти объяснения. Почему «Кронос» два месяца назад, в Гамбурге, был оснащен значительно большим, чем требовалось, двигателем?

Люк в переборке за двигателем изолирован. Когда он захлопывается за мной, звук двигателя исчезает, и мне кажется, что я оглохла. Туннель спускается на шесть ступенек вниз. Оттуда на двадцать пять метров тянется прямой, как линейка, коридор, освещенный забранными сеткой лампочками, — точная копия того прохода, по которому мы с Яккельсеном прошли менее двадцати четырех часов назад, но теперь это кажется далеким прошлым.