Роберт Гринвуд - Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны

— Откуда у тебя трубка? — прошептала Джули. — Божественная Моника подарила?

— Да, — сдержанно ответил Крис.

— Божественная хочет, чтобы ее Кристофер был настоящим мужчиной?

— Да. Отстань!

— А, чорт! — не выдержал Эрнест.

Джули удивленно подняла брови: — Что случилось?

— Разве тут можно сосредоточиться, когда вы болтаете, как сороки, и несете всякую чепуху! — и, собрав бумаги, Эрнест стал совать их в холщевую папку весьма делового вида. Эрнест сам удивился своему сварливому тону, уж очень это не соответствовало всему ходу его размышлений. И в голову ему снова пришла мысль, которая всегда заставляла его иронически улыбаться. Все его силы, все время и таланты уходят на прачечную. Сама по себе прачечная не такое уж плохое дело. Эрнест с удовольствием налаживал ее работу, но она была слишком маленькая и с каждым утром казалась ему все меньше и скромнее; там вовсе не требовались, его выдающиеся способности. На то, что есть в жизни интересного, приходилось уделять крохи времени и сил, остававшиеся от прачечной, а за последние дни, с горечью думал он, пробегая глазами свои бумаги, этих крох стало еще меньше.

Иногда жизнь казалась Эрнесту совершенно бесцельной. Война оставила в ней только тяжелый, утомительный труд. Мыслишь, работаешь, строишь какие-то планы, но не для того, чтобы создать что-то лучшее, а на потребу шайке вандалов, сговорившихся уничтожить все самое дорогое сердцу человека.

Блуждая в лабиринте таких размышлений, Эрнест порой одергивал себя, вспоминал прочитанные книги по психологии и думал: «Что это со мной? Просто рассеяние мыслей или это голос подсознательного?» Предаваться пустым мечтаниям, значит терять контроль над своим мыслительным аппаратом, а Эрнест весьма старательно контролировал его и достиг в этом искусстве большого совершенства; во всяком случае все психоупражнения он мог проделать без запинки. На время вопрос о том, что же собственно с ним происходит, заслонил все остальные вопросы, но они не замедлили вернуться, попрежнему неразрешенные и не поддающиеся разрешению. Повидимому, не со всякой жизненной проблемой можно было справиться при помощи четко работающего мыслительного аппарата. Эрнест услышал стук кухонной двери и шаги мистера Бантинга, который проверял затемнение с улицы и, наверное, окидывал критическим оком не только свой дом, но и соседние. Все стало каким-то нереальным в эти дни: улицы темные, пустые, разве только проедет на велосипеде дежурный из штаба противовоздушной обороны в стальном шлеме и с противогазом через плечо — тоже призрак. Лучи прожекторов, таинственно снующие по небу, и радио в домах, вкрадчиво повествующее о злой фантасмагории, разыгравшейся в мире. Люди превратились в беспомощные автоматы, двигающиеся по воле обезумевших хозяев.

Эрнест подошел к роялю и открыл крышку.

В каждой стране есть люди, которые делают бомбы и мины. Но люди, которые пишут музыку, там тоже найдутся. Эрнест часто утешал свое опечаленное сердце этой мыслью.

— Недурненький мотив, — сказал мистер Бантинг, входя в гостиную. — Я еще с улицы услышал. Что это — новенькое?

— Да, это музыка Отто Рейнбергера, немецкого композитора. Ты, наверное, назовешь его гунном.

— Непременно назову, — сказала Джули. — Так и плюнула бы ему в физиономию.

— Довольно, Джули, довольно; — мистер Бантинг хоть и остановил ее, но все же счел замечание Эрнеста излишним, чтобы не сказать больше.

— Если твой Отто сочиняет хорошую музыку, это еще не значит, что Гитлер должен повелевать нами, — сказал Крис. — Ты слишком уж носишься со всеми этими иностранцами. Неужели какой-нибудь человек по фамилии, ну, скажем, Паркинсон, не может сочинять такую же хорошую музыку, как твой Бетховен?

— Не знаю. Что-то не сочиняют. Сонаты Паркинсона. Какой ужас!

Начался спор о сонатах Паркинсона, который с каждой минутой становился все жарче, отвлеченнее и непонятнее для мистера Бантинга. Он поворачивал голову то в одну, то другую сторону, следя за спорщиками, но так ничего и не узнал про Паркинсона, — не узнал даже, существует ли такой человек, или это миф. Мистер Бантинг был согласен с Крисом, что Эрнест не стал бы ни покупать, ни играть, ни слушать сонаты, сочиненные человеком по фамилии Паркинсон, но в остальном этот спор казался ему глупым и бесцельным.

— Можешь говорить все что угодно, — заявил Эрнест, — но немцы великий народ и как музыканты не имеют себе равных.

— Я бы этого не сказал, — вмешался в спор мистер Бантинг. — И музыка у них бывает дрянная. Например, Бах... фуги эти самые. А то эти дурацкие финтифлюшки — этюды...