Роберт Гринвуд - Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны

— Я часто думаю, сэр, не устроить ли нам бомбоубежище в подвале?

— Бомбоубежище? — с удивлением повторил мистер Бикертон. — Это зачем же?

— На случай... э-э... воздушных налетов, сэр.

— Вы что, боитесь, мистер Бантинг? — Вопрос прозвучал несколько иронически.

Мистер Бантинг считал себя выше подозрения в трусости. — Я просто думал, что об этом не мешает напомнить.

— Я не потерплю, чтобы мои служащие заранее тряслись от страха перед налетами, — заявил мистер Бикертон, и его глаза сверкнули синим огоньком, что случалось с ним не часто. Желая смягчать суровость своих слов, он улыбнулся мимолетной улыбкой, потом отпустил мистера Бантинга, показав пером в сторону двери.

Мистеру Бантингу было чрезвычайно приятно вырваться из мрачной полутьмы склада на капитанский мостик, своего прежнего отдела, но он думал, что остальные служащие отнесутся к этому как к очередной передвижке, вызванной военным временем. Он был намерен держаться по-деловому. Но, войдя в свой прежний отдел, он сразу почувствовал на себе словно свет прожектора. Кордер уже успел побывать здесь с новостями и подготовил ему встречу. Проходя мимо прилавков, мистер Бантинг со всех сторон слышал приветственные слова, пожимал протянутые ему руки. Он шествовал по длинному залу и всюду его встречали сердечные улыбки и поздравления, в искренности которых не приходилось сомневаться; его мягкое сердце совсем растаяло. Он никогда бы не поверил раньше, что прежние сослуживцы так обрадуются ему. Ах! Если бы Крис и Эрнест могли видеть эту сцену! Они поняли бы тогда, что их мнение об отце совсем не соответствует тому, что думают о нем люди солидные, считающие его в высшей степени достойной личностью.

Но, по здравом рассуждении, мистер Бантинг решил, что единственный вывод, который сыновья сделают из всего этого, будет таков: наверное, Холройд порядочная дрянь, и работать с ним было нелегко.

Совершив короткий предварительный обход отдела, мистер Бантинг удалился в закуток и принялся переделывать здесь все по-своему. Он содрал с перегородки почтовую открытку с видом на ворота Рочдэйльского парка (одно из сокровищ Холройда), и в эту минуту в закутке появился старик Тернер, которому хотелось сказать мистеру Бантингу несколько словечек наедине. Старик Тернер — его называли так уже давно, хотя он был моложе мистера Бантинга, — обычно таился в тени, на заднем плане отдела, там, где продавались печи и трубы. У него были водянистые серые глаза и тонкий голос тенорового тембра, обработанный, повидимому, в церковном хоре. Старик Тернер отличался строгой принципиальностью и напоминал об этом чаще, чем его сослуживцы считали нужным. Он сразу же пояснил, что цель его посещения заключается в том, чтобы успокоить мистера Бантинга.

— Вы не подумайте, мистер Бантинг, что я вам завидую. Об этом не может быть и речи. Вас поставили во главе отдела, и вы можете, рассчитывать на мою помощь. Все, что вам нужно — пожалуйста, я всегда готов исполнить, на этот счет не сомневайтесь.

Подкрепив свои слова серьезным взглядом водянистых глаз и крепко пожав мистеру Бантингу руку холодными пальцами, Тернер повернулся к выходу, и мистер Бантинг с удивлением смотрел на его удаляющуюся спину.

«Завидую!.. Не сомневайтесь!» Он отказывался что-либо понимать. Потом постепенно прозрел и понял истинный смысл этого невероятного по своей смехотворности заявления. Мистер Бантинг готов был вскочить с табуретки и бежать к Кордеру, чтобы поскорее рассказать ему этот анекдот. Старая черепаха Тернер вообразил, что заведующим назначат его, а Джорджа Бантинга забудут в подвале! Вот как можно ошибаться в людях! Всю жизнь считаешь человека более или менее рассудительным, а на поверку он выходит осел ослом.

Как бы то ни было, перевод в отдел — хоть и временный — состоялся. Мистер Бантинг уселся на табурет в своем прежнем закутке с твердым решением продолжать работу методами Холройда, если уж мистер Бикертон настаивает на этом, но внести в них кое-какие исправления.

В тот вечер, прежде чем приступить к чаепитию, мистер Бантинг объявил о своем повышении, стоя на самой середине каминного коврика, служившего ему домашней трибуной, и стал ждать оваций. Но оваций не последовало. Молодые Бантинги были слегка ошарашены, как это часто с ними случалось, когда события выдвигали их отца на первое место. Гараж Криса находился при последнем издыхании, прачечная Эрнеста еле сводила концы с концами, а мистеру Бантингу буря была нипочем, — его звезда шла к зениту.