Елена Черникова - Вожделение бездны

Профессор вглядывался в окна, ласкал фасады воспалённым взором полумученика, и око никак не могло насытиться зрением. По определению, будь оно неладно.

А за фасадами? В текучем инобытии за стеклопакетами, кондиционерами, в размеренной медлительности дизайнерских жилищ, интерьеров по каталогу и по личному вкусу тех, кто имеет настоящую власть, настоящие деньги, причастен тайнам и пружинам, - что там у них по шкафам? Скелеты? У всех есть. Значит, и в этих огромных чумах. Человек смертен, и в каждом шкафу скелет. Следовательно…

Силлогизмы тоже что-то не давались.

"Сегодня и, боюсь, во веки веков - день великой новости. Будь она неладна. Будьте вы все знаете где…"

Логика вообще ущербна, напомнил себе профессор Кутузов, поскольку вся, целиком, зависит от предпосылки. Никогда не любил Бертрана Рассела. А вот прижало, и вспомнил, и прощения попросил.

"У вас по шкафам скелеты. У меня в шкафу Библия. Ваш ход".

Из арки выковыляла бабуля в дублёнке. Кутузов остановился и в упор осмотрел бабулю. Подслеповатая, не заметит упора.

Она прошаркала в его сторону шагов десять, и он разглядел в ней даму, ещё пять-шесть

- женщину со следами былой, девушку на выданье и девочку в бантах. Чудесный

случай полноприводной женщины сам плыл в руки. Профессор откашлялся, привлекая к себе немного внимания, сделал почтительный шаг навстречу, неприметно поклонился и сказал:

- Вы позволите? У меня, как у всех мужчин, сегодня праздник, и я хочу подарок. Я выбрал. Не будет ли с моей стороны невежливостью просить вас вручить его мне?

Она остановилась, удивлённая речью. Отвечала от имени дамы:

- Разумеется. Чем вам помочь?

- Возьмите у меня Библию.

Дама тут же соскользнула в бабулю, глаза потухли, губы сжались.

- Почём ныне опиум народа?

Профессор отшатнулся. Преподаватель стилистики, творчества и словесного мастерства, он отметил и безупречное отсутствие налипшего предлога "для", и высокое "ныне", и ехидное, особенно в этих антикварных устах, "почём". "А не влип ли я?" - успел подумать Кутузов, но сказал:

- Я хочу подарить вам эту книгу, чтобы она жила здесь, на Кутузовском проспекте, в вашем доме…

- Ах, голубчик, у меня квартира. Дома растут на другой планете, куда не долететь на рисовых страницах вашей книги, - смягчилась рептилия, возвращаясь в даму. - Вы же небось гостиничную принесли, в искусственной коже, а там, насколько я помню, тонюсенькие листочки, будто на раскрутку.

"Эк её кидает!" - невольно восхитился Кутузов.

- Как вы догадались?

- Я тоже первым делом избавилась бы именно от неё, - пояснила она, двигая даму.

"Что-то не клеится беседа…" - озадачился было Кутузов, но дама протянула руку и сказала:

- Разрешите пожать вашу. Я не могу принять ваш подарок в собственность, но у

меня есть дети, внуки… и, если уж начистоту, правнуки. Могу передать кому-нибудь из них. А кстати, вон в том доме открылась букинистическая лавка.

- Нет-нет… простите меня. Я хотел вам, лично, вы такая…

- А какая вам разница, кому я отдам вашу Библию? Да хоть в контейнер брошу - вы же не увидите. Не узнаете. Неужели вам небезразлично, где окончит свои дни ваша недорогая, вся в опечатках, некогда запретная книжица?

Сначала возмутился коллекционер, потом мужчина. Внезапно взъярившись, Кутузов сверкнул очами:

- Благодарю вас, мадам. Извините. Счастливого пути.

Бабуля усмехнулась, погасила последние отсветы в зрачках и двинулась, умудрённая, в сторону от Кутузова.

Профессор стоял на февральском ветру уютного проспекта, сжимая в кармане портативный томик Библии, смотрел вслед удивительной женщине, разбирающейся в

сырье для самокруток, и не мог принять никакого следующего решения. Первый раунд провалился.

Магиандр опустил письмо в грязно-синий настенный ящик, худенько присыпанный умирающим снегом. "Я буду писать ей, пока не проснётся!"

"Здравствуйте, уважаемая госпожа! Какое счастье, что вы ответили!" - прочитала я.

И не смогла оторваться.

"Книга любви… Книга книг.

Ах, любовь.

Ах, книга.

Люди обожают справедливость, поэтому в мире разлита смертельная жестокость.

"Братья!.."

Кто не кричал это братьям!..

Я, братья, буду тихий, как стихи.

Кивают великие: терпи. Тебя не поймут. Тебя будут проклинать. Терпи, так надо.

Но только великие. Остальные работать не мешают. Спасибо им.