Елена Черникова - Вожделение бездны

студенты Москвы лично засвидетельствуют о чудесах - всё равно моветон, поскольку моветон.

Что бы вы сделали, если к вам прямо на рабочее место пришла издёрганная седоватая женщина с огромной старинной Библией в руках - просить о спасении её семьи от министра образования России, которому подали пухлый междисциплинарный доклад о невозможности получения человека путём эволюции?

Она разглядывала меня, будто канунник, и выбирала подсвечник. Заслониться от мучительного взора и крикнуть: "Уйдите!" - я не могла, хотя именно так и следовало поступить.

Громадная книга, почему-то не отягощавшая её рук, будто прислушивалась. Я представила на миг, сколько веков и судеб кипят меж этих досок. Я физически почувствовала: вот они, миллионы живых людей, среди которых многие, кстати, святые, - и всем им стыдно за нашего простодушного министра. Хотя что он мог сделать. Ну принесли ему доклад, он и огласил, полагая, что "озвучил".

- Понимаете, я…

- Да вы не торопитесь, - успокоила меня гостья. - Мне тоже не по себе. Верили мы и верили. А тут вот какая учёная гадость подоспела. Мне-то ладно, мне что. Я за мужа боюсь, у них с сыном и так всё стычки да распри, а теперь получается, что младший был прав. Старший не вынесет этого.

- Да что он - хлюпик? Мужчина, - сморозила я и покраснела. - Должен…

- Он не хлюпик. Но он не вынесет. И особенно "должен" - он этого не любит.

Вот начнётся сейчас истерика, и мне потом объясняться с коллективом. Я предложила женщине всё-таки допить чай.

На удивление, она взяла его аккуратно и споро выпила, не выпуская ношу и как бы защищаясь ею от меня.

Сражение за семьи у нас в государстве часто ведут именно женщины, и очень часто

- исключительно с Божьей помощью. Государству они доверяют меньше.

И пока я мыслила штампами, она вдруг сказала такое, чего я раньше никогда не слышала ни на этой работе, ни на той.

- Понимаете, Елена, если он умрёт, это будет безысходное…

- …понимаю.

- …нет, нормальное безысходное горе. Просто горе, с которым надо будет уживаться, а это рано или поздно всем удаётся.

- Ну-у…

- Подождите. А вот если он выживет, не сможет с этим жить, но останется

физически живым, этого уже никто пережить не сможет, потому что с этим не живут,

- вот главное. Понимаете, мёртвому человеку, точнее, телу, всё равно, какие новости по радио, а живой за собой тащит остальных, и куда - неизвестно. А муж мой - атеист с полувековым стажем, он таким родился, ну уродство, ну знаете,

бывает волчья пасть, заячья губа, родимые пятна по лицу, а у него - это. Неверие. Но он всё время хочет исправить уродства людей, он же преподаёт словесность, но

поскольку именно этого у него не видно в зеркале, он и не знает, где он сам урод. Я-то его и такого люблю, он хороший человек, талантливый учёный, у нас чудный мальчик, хоть и немного поздний, но ведь теперь многие в тридцать лет рожают…

Господи! Она готова страдать над могилой своего, как она выразилась, урода, но

не соглашалась жить дальше с этой волчьей пастью, узнавшей свою беду. Поначалу я так и поняла её.

Слов у меня не было. Дискуссия со студентами в прямом эфире всероссийского радио, в начале двадцать первого века, на условную тему "Бог есть - и точка!" -

невозможна. Дискуссия закрыта. Брысь, комсомолята, красные дьяволята, в огненные

свои 20-е года прошлого. Здесь я таких безобразий не потерплю. Профанные времена кончились. Я не могу участвовать в организации бреда. И даже если бы могла, то

каким образом это спасёт её замечательного мужа? Полагаю, он добровольно женился на заботливой девушке с неочевидными глазами?

Женщина, поймите, есть законы журналистики! Есть, в конце концов, чувство исторического юмора. Всё это я промолчала. Потом попробовала вслух ещё раз:

- Но почему - я? - Конечно, дурацкий вопрос, но другого не нашлось.

У неё был ответ. Наверное, домашняя заготовка:

- У вас ангельский голос. Вам люди верят, что бы вы ни говорили.

- И всё? - с надеждой вопросила я. - Такая малость и привела семью Кутузовых ко мне с невыполнимой просьбой?

Женщина вдруг улыбнулась. Крошечный ротик вытянулся молодым тонкорогим

полумесяцем, оттолкнув щёчки почти к ушам, словно шторки. На её лице вообще было мало кожи, самый минимум, только чтоб обтянуть черепные кости. Когда кожная наличность внезапно разъехалась полупрозрачным плиссе, лицо исказилось, и я вздрогнула.

У неё откуда-то взялись глаза, у глаз - цвет, у цвета - сталь.

- Не малость. Этого даже достаточно. Много. Ну, ещё у вас действительно хорошие передачи, несмотря на голос, и вас все слушают, - смягчила удар она.