Виктор Ротов - Карл Маркс на нижнем складе

А дети не хотят жить пустоцветом. Делать вид, что живут. Не хотят кривить душой!.. А? Ты подумай над этим. И вообще задумайся над своим учением. Я вот еще не читал твоих книг, а уже против общности жен. И Гуля моя против. И многие, уверен, не согласны. Что же это за учение такое, если ему противится душа?

После трудной беседы с Карлом Марксом Петр выходил на улицу глотнугь свежего воздуха и проветрить мозги. Это было необходимо сделать, ибо беседы с Карлом Марксом хоть и вносили некоторую ясность, давались трудно, потому как не просто было преодолевать его молчаливое, но мощное сопротивление. Но зато время проходило быстро — дискуссии заканчивались обычно где‑то часа в два, три ночи. После прогулки на воздух он гасил свет и в потемках укладывался спать. Кое‑как промаявшись на стульях до утра, он вставал, приносил с улицы колотых дров, растапливал печь (девчата мерзнут днем!), топил, пока не нагреется печная стена. Потом встречал начальника. Тот имел обыкновение приходить пораньше — часов в семь. Они здоровались за руку, и Петр докладывал, что за ночь ничего такого не произошло. После доклада отправлялся к столовой, куда «вахта» привозила рабочих. С «вахтой» уезжал домой.

С «вахтой» приезжала и Гуля, если работала в первую смену. Он успевал ее расспросить, как там дома, и получить ЦУ.

Высаживался из автобуса возле продуктового магазина, что напротив железнодорожной станции. Покупал свежего хлеба, если к тому времени его привезли, и шел домой.

Дома, возле калитки, его встречала радостная Лялька. Худенькая, еще не оформившаяся, словно гадкий утенок; с голубыми бантами в косичках. Она щурилась от солнца, морщила свой конопатый нос.

— А чо купил? Хлеб?.. — она притворялась, будто не ждет от отца гостинца.

— Хлеб, хлеб… — говорил он, и загадочно, нарочито долго рылся в коричневой болоньевой сумке, чтоб угостить Ляльку ее любимым мармеладом. Она нетерпеливо сучила ножками возле него, заглядывая в сумку, глотала слюнки. Потом вела его за руку в дом. (В доме всегда было прибрано. На кухне ждал его горячий чайник). Они садились за стол и чаевали. Потом он немного спал, если не выспался на дежурстве. А потом принимался за дела по хозяйству. Дел было невпроворот. Надо было оштукатурить внутри весь нижний этаж, вырыть яму в гараже, выложить печь для сауны… Но самое главное — доделать три комнаты на втором этаже: настелить полы, вставить оконные рамы, застеклить окна, поставить двери… Сделать электропроводку!.. Такая масса дел, что и не перечислить.

Первое время, когда Петр перешел к Гуле, он не знал, с чего начать. Дня три ходил на костылях вокруг дома, присматривался да приглядывался, прикидывал, с чего начать, что надо сделать в первую очередь, чтоб остановить начавшееся уже разрушение дома. И выходило, что все надо делать в первую очередь! И водосточные трубы, чтоб не заливало потолок; и крыльцо, а то уже скоро ноги обломают на временных ступеньках; и водопровод подвести, а то воду далеко носить ведрами; и водоотлив вокруг дома, а то фундамент подмывает… Словом, все, за что ни возьмись, — все надо в первую очередь. А рук всего две. И одна нога. На костылях особенно не наработаешь. Гуля — молодчина! Только пришла с работы, сразу засучивает рукава — и подержит, и подаст, и подбодрит, и насмешит, когда уже совсем досада одолевает. Он же все‑таки не строитель, а шофер. И кое‑что приходилось делать впервые.

Она и воды наносит, и замес сделает. А Петр уже на костыле с мастерком в руках прыгает возле стены, штукатурит.

Потихоньку, помаленьку, каждый день дотемна, а в отсыпные, выходные и праздничные — от темна и дотемна, до изнеможения — и дело заметно подвинулось. Появились из цинковой жести водосточные трубы с ажурными лейками — водосборниками на углах…

Эти водосборники были особой гордостью Петра. Сам их мастерил. Специально ездил в Хадыженск к мастеру-жестянщику, распили с ним бутылку, и тот показал ему, как это делается. Мастерство не бог весть какое хитрое, но довольно кропотливое. А Петр как раз любит всякую умственную, кропотливую работу.

Поставил он те водосточные трубы с ажурными, наподобие царской короны лейками — водосборниками, и до самого темна ковылял вокруг дома, любовался своей рабо той. А Гуля — верная помощница — и тут с ним. Сидит на крылечке, любуется им. Тем, как он любуется своей работой. Радуется.

Все ее радовало. Что бы ни сделал Петр — она рада. Ручку на дверь приспособит красивую — рада. Крылечко новое смастерил — рада. Покрасил его яркой коричневой краской — рада. Любит сидеть на нем вечерами, когда уже пошабашат. Сидит, щурится добродушно. Отдыхает, наслаждается.