Сара Уинман - Когда бог был кроликом

— Ты был паршивым садовником, который вырастил чудесный сад. Рыжик говорила, что женщина может забеременеть от одного твоего взгляда. Она тебя любила.

Он кивнул, глубоко вздохнул.

— Похоже, меня все любили. Только что мне теперь с этим делать?

Я вновь почувствовав раздражение в его голосе.

— Как прошел вечер?

— Странно. Меня снял какой-то парень, и мы пошли к нему. Там я еще не успел раздеться, как он заявил мне, что я сука и что он не будет трахать меня, даже если я буду последним человеком на земле. Тут как раз подошел его сосед, чтобы полюбоваться на мой позор.

— Мне жаль, что так получилось, — сказала я, изо всех сил сдерживая смех.

— Да ладно, не стесняйся. Мне это даже полезно.

— Еще кофе?

— Обязательно.

Я подлила.

— Так кто это был?

— Лицо из прошлого? — пожал он плечами. — Кто-то, кого я обидел? Кто-то, кто меня обидел? Понятия не имею. Он решил, что я над ним издеваюсь, когда я сказал, что не помню его. — Он отхлебнул кофе из чашки. — А потом я опять пошел к той скамейке.

— Зачем?

— Хотел почувствовать, почему этот мост значил для меня раньше так много, как ты говорила. Почувствовать, каким человеком я был. Но не смог. Что-то во мне сломалось; я сломался. Сидел смотрел на город и мечтал, чтобы все случилось снова. Думал, что, если меня испугать, я, может, что-нибудь вспомню. А, так это была просто скамейка. Я ее не чувствовал, не чувствовал этого места. А надеялся, что поможет. Я же понимаю, что мучаю вас всех. Вы постоянно напоминаете мне о ком-то, кем я никак не могу стать. А такой, как я есть, я никому не нужен.

— Это неправда, — вяло возразила я.

— Правда. Знаешь, мне даже хочется вернуться в больницу. Для меня это единственный дом. А здесь все чужое. И сам я будто потерян.

После этой ночи все изменилось. Он перестал даже изображать интерес. Теперь я понимала, почему Чарли хотел, чтобы за ним приехала я, а не родители. Все проваливалось в пустоту, и им было бы слишком больно. Надо набраться терпения, говорили врачи, но мое терпение иногда истощалось. Он тянулся за бутербродом с сыром, и я говорила ему: «Ты же не любишь сыр», а он либо молча смотрел на меня, либо говорил: «Теперь люблю».

Иногда он бросал фразы, что хотел бы жить один, что мы утомляем его своими ожиданиями, и я не знала, что сказать родителям, которые ждали нас в Корнуолле. Иногда он уходил куда-то на весь день, раздраженно отмахивался, когда вечером я пыталась показать ему старые фотографии, и бывал намеренно жесток, словно хотел поссориться. Он говорил, что мы ему даже не нравимся. Доктора уверяли, что это нормально.

Мы взяли напрокат машину и поехали в горы к Чарли. Когда мы подъезжали, солнце как раз садилось за горную цепь, и, наверное, это было очень красиво. Несколько ярких цветов боролись в небе за первенство, закатный огонь бросал отблески на наши лица, но эти лица были печальны, и всю дорогу в машине мы молчали. Наша дружба не выдерживала это безрадостное испытание, и расставание казалось уже совсем близким.

Чарли показал Джо его спальню, он ушел туда, и больше мы его в этот вечер не видели. Есть нам не хотелось; последнее время мы часто пили, вместо того чтобы есть. Нам было грустно, и мы молчали, надеясь, что другой первым скажет горькие слова.

Мы вышли наружу и сели на веранде, в свете, падающем из большого окна. В лесу за домом мелькали чьи-то красные глаза. Олень? Молодой медведь? В прошлом месяце Чарли видел одного, когда вырубал разросшийся кустарник. Он закурил.

— Я сидел здесь же тем вечером, когда Бобби позвонил мне и сказал, что ему звонили из больницы. Кажется, так давно это было. — Он сердито потушил сигарету, потому что никогда толком не курил. — Я так устал, Элл.

Я наклонилась и обняла его сзади, поцеловала в затылок.

— Только не бросай меня сейчас, — попросила я.

Я не могла смотреть на него и поскорее ушла в дом. Я ведь понимала какую непосильную ношу сейчас взвалила на него.

Джо не показывался два дня. Наконец он появился — вместе с солнцем, как сказала бы Рыжик, — заглянул на кухню и предложил сделать нам тосты. Мы уже поели, но все равно сказали «да», потому что он явно старался быть любезным. Эти два дня он не брился, и у него уже начала появляться борода. Меня это порадовало, потому что его лицо стало казаться незнакомым, и так мне было легче ненавидеть его.

Мы поели на террасе, потеплее одевшись, и говорили о том, как замечательно светит солнце и как тепло. Пустой вежливый разговор. Он спросил, чем я занималась.