Джефф Николсон - Бедлам в огне

Делать человеку нечего, а потому он размышляет и философствует. Для начала спрашивает себя, кто он, где он и как он сюда попал. Ответов на эти вопросы у него нет, поэтому я заключил, что у человека проблемы с памятью, но человек осознает: раз он способен задавать вопросы, значит, он когда-то жил вне этой восковой глыбы и в прежней жизни у него имелись представления о бытии и языке.

Такие философские, или, осмелюсь сказать, онтологические, рассуждения занимают добрую половину книги, хотя, по счастью, они разделены на сравнительно короткие главы, перемежающиеся чуть более оживленным повествованием. Читатели, которым не понравилась книга, заявляли, что нефилософские главы – самая обычная порнография: мужчина, который мог быть, а мог и не быть человеком из восковой глыбы, совершает в этих главах все мыслимые сексуальные действия с мужчинами, женщинами, животными и предметами в самых разнообразных сочетаниях. Наверное, именно из-за этих эпизодов Грегори и не хотел, чтобы его родные прочли книгу.

Лично мне книга тоже не особенно понравилась, она показалась мне слишком замысловатой, причем порнографические эпизоды были не менее зубодробительны, чем философские, но тем не менее у меня осталось впечатление, что роман неглупый и даже тонкий. Пусть читался он безо всякого удовольствия, но, по-моему, в нем вполне гармонично сочетались высокое и низкое, философия и похоть, а это ведь и требуется широкой публике. Философские места были вполне серьезными, а сексуальные эпизоды производили дурманящее, галлюциногенное воздействие, которое в те времена еще являлось привлекательным.

Роман не стал бестселлером и не имел шумного успеха, а Грегори Коллинз не стал звездой на литературном небосклоне, но о книге говорили как об увлекательном и актуальном феномене нового интересного писателя. Можно ли требовать чего-то большего от первого произведения?

Свой экземпляр я получил непосредственно от автора – за несколько недель до публикации. Грегори оказался прав по поводу презентации и в прилагаемой записке приносил свои извинения. Я немного удивился, что он знает мой адрес; впрочем, он ведь побывал у меня в комнатенке. К сожалению, жил я все там же. В моей жизни вообще ничего не изменилось: та же работа, та же подружка, та же неудовлетворенность. Грегори подписал книгу: “Майклу, в благодарность за помощь в улучшении моего имиджа”. Понятное дело, на задней стороне обложки красовалась моя фотография, хотя и попорченная излишним контрастом и зерном.

Странно было видеть себя на книжной обложке. Конечно, я удивился, что Грегори решился на такое, но в целом я для себя заключил, что ничего страшного не случилось. Литературные и всякие такие мистификации – вещь довольно безобидная. Если это и называется обманом публики, такой обман – далеко не самый жестокий и опасный. И все же забавно было видеть, как невзрачный Грегори Коллинз обратился в угрюмого красавца с тонкими чертами.

Никаких неприятностей я не предвидел. В конце концов, это же только книга. Сколько экземпляров удастся продать? Сколько человек обратят внимание на мое лицо? Ведь вряд ли на меня нападет толпа обезумевших фанатов Грегори Коллинза. И если когда-нибудь обман вскроется, мы всегда сможем сознаться и сказать, что хотели устроить розыгрыш, – может, не слишком смешной и слишком глупый. Но он же не заслуживает виселицы, правда?

Зато Никола восприняла новость совсем в ином свете. В университете она Грегори не знала. В каком-то смысле Кембридж – не маленькая деревня, а Грегори – не самый общительный человек.

– Ты с ума сошел! – воскликнула Никола, когда я показал ей “Воскового человека”. – Тебя использовали.

– Думаешь?

– Конечно. Этот Коллинз воспользовался твоим лицом, чтобы набрать побольше очков. Это гнусно.

Похоже, Никола считала Грегори чем-то вроде сподвижника сатаны. Хорошо бы им познакомиться, усмехнулся я про себя.

– Но это же просто шутка.

– Не самая остроумная, – упорствовала Никола. – Все равно что невзрачная писательница средних лет воспользуется фотографией хорошенькой юной манекенщицы, чтобы ее книги лучше продавались. Что бы ты сказал тогда?

– Ну, я бы сказал, что это тоже шутка.

– И ты бы не назвал эту выходку потворством фашистской системе ценностей, основанной на физической красоте?

– Ой, нет, вряд ли, – признался я.

– А если ты решишь сам написать книгу?

– Никола, обещаю. Нет – клянусь никогда не писать книг.