Илья Штемлер: Нюма, Самвел и собачка Точка

Нюма есть не хотел. А зачем вышел на кухню, и сам не знал… Ах, да! Надо бы перекипятить суп. Обычно Нюма и Самвел ходили в социальную столовую на Большом проспекте. В столовой обслуживали «местных», кто был прописан в этом районе Петроградской стороны и имел соответствующую «визитку». Самвел, как квартирант, на такую «визитку» прав не имел. Но Нюма умаслил Маргариту, председателя жилконторы, выручил Самвела. А толку-то… Одно слово, что столовая! Грязное, вонючее заведеньице, полное ворья. От их еды даже собаки нос воротили. «Ара! Это ленинградцы?!» — сокрушался Самвел…

Вскоре столовку ликвидировали. То ли там обслуга окончательно проворовалась, то ли потравили людей. Объявили, что это был неудачный эксперимент. Впрочем, Нюма с соседом столовку и без того не очень жаловали, как-то выкручивались… К примеру, позавчера на Сытном рынке Нюма купил у латышей свиные хрящи и сварил суп с перловкой. Подкинул пару картошек, лук. Лавровый лист хранился еще с «советского времени». Нюма нашел совершенно случайно несколько пачек, когда заглянул в нижний ящик буфета. Еще там обнаружился черный перец, горошком. И перец пошел в суп. Неплохо получилось. Еще дня на два хватит, только надо перекипятить. Большая фиолетовая кастрюля с супом стояла рядом с круглым казаном, в котором сосед сварил рисовую кашу с тушенкой. Вообще-то Самвел прилично готовил, особенно свою еду, армянскую. Так, вдвоем они и пообедали вчера, по-домашнему, с первым и вторым…

Нюма сдвинул с конфорки кастрюлю с супом и подобрал спичечный коробок. Но тот оказался пустым. Других спичек у Нюмы не было, только что у Самвела… Как-то на Невском курильщики устроили табачный бунт и перегородили проезжую часть проспекта. Ленсовет объявил этот бунт провокацией, но сигареты кое-где появились. Без всяких визиток и паспортов. А вместе с сигаретами и спички. Тогда Самвел и ухитрился купить несколько спичечных блоков. Он взял и сигареты, хотя сам не курил. Кто же не возьмет, раз так подфартило. Сигареты всегда можно на что-нибудь обменять, как и водку…

Нюма подошел к дверям соседа и прислушался. Тишина его озадачила. Не мог же сосед уснуть за такой короткий срок — только вроде бы расстались…

— Самвел Рубенович, дорогой, ты жив? — проговорил Нюма в глухую дверь. — Или тебя собака съела?

— Что надо? — донесся приглушенный голос соседа.

— Спички, Самвел, дорогой.

— Заходи.

Самвел сидел у окна на табурете прижавшись спиной к стене, в такой позе он испытывал облегчение…

— Ты один? — проговорил Нюма, переступая порог. — А собака где?

— Залезла под тахту. Мне туда не подлезть, — обреченно ответил Самвел. — Может, тебя послушает?

— Как ее зовут?

— Я не спрашивал, — ответил Самвел. — Сам спроси.

— Собачка, собачка, — заискивающе произнес Нюма и огляделся.

Пол в комнате Самвела всегда был старательно подметен. Но все равно надо что-нибудь подстелить, не елозить же коленями…

— Слушай, мой пол чище, чем твоя постель, — обиделся Самвел. — Тем более я уже лежал на нем, когда старался договориться с собачкой.

— А хрен с ней! — решил Нюма. — Сама вылезет, когда вернется тот шмендрик.

— Не вернется твой шмендрик.

— Почему?

— Хитрый. Собаку пристроил.

— Ты ведь не думаешь плохо о людях, Самвел.

Самвел махнул рукой и отвернулся к окну. Серый полуденный свет зимнего дня прилип к давно немытому стеклу. В такие дни Самвел особенно остро ощущал тоску и обреченность. Одиночество становилось не только фактом существования в этом холодном городе, но и особой материальной субстанцией, окружавшей его, старого человека. Словно консервная банка. И память с каким-то особенным томлением проворачивала давно минувшие картинки прошлого. Для чего он продолжает жить, ходить к докторам, покупать лекарства, если все хорошее, что у него было, осталось в прошлом. А будущее ничем уже не манит. Причем это будущее началось не сейчас, оно началось четыре года назад, в восемьдесят восьмом. Когда из окна своей бакинской квартиры он увидел обезумевшую толпу. Он не понимал, что происходит. Пока Аня, мать следователя Апресова, что зашла одолжить зеленый лук, не сказала: «Ты что, Самвел, с луны свалился? Ничего, кроме своей музыки не знаешь, несчастный. Это же „Народный фронт“! Хотят всех армян поубивать. За что?! За то, что ты такой дурак, Самвел. Не уехал в Ереван, как многие армяне. Еще посмотришь, что здесь будет, это только начало. Я тоже такая дура, как и ты. Клянусь Горбачевым!..»