Кристиан Крахт - Карта мира (сборник)

Часто, подумалось мне, человек больше всего узнает о городе, когда приближается к центру со стороны вокзала. Однако на маленьком плане Баку с печатью Hyat Regency, который я обнаружил у себя в номере, никакого вокзала обозначено не было. Железной дороги — тоже. Вот посольство Судана, например, было ясно различимо, оно находилось на улице генерала Тарлана Алиярбаева, а Центральный вокзал я, сколько ни искал, найти не мог. Но я же помнил, что между Баку и Москвой имеется прямое железнодорожное сообщение, значит, центральный вокзал здесь непременно должен был быть.

Пришлось спуститься вниз, к стойке администратора, и там мне сразу же приоткрылась одна из главных тайн Баку: ни один из местных, похоже, не умел ориентироваться в собственном городе. Скажите, пожалуйста, спрашивал я, где находится Центральный вокзал? Ответом мне — у стойки администратора отеля «Хаятт» — было коллективное пожатие плечами. Пожалуйста, попросил тогда я, пожалуйста, напишите мне по-русски слово «вокзал», на карточке, чтобы я мог показать ее шоферу такси.

Администраторша негодующе закатила глаза, потом что-то быстро нацарапала на листке бумаги, подтолкнула его ко мне и исчезла в помещении, где хранились швабры. Понятно: у нее были более неотложные дела, чем объяснять такие глупости каждому иностранцу — только потому, что он платит по 380 долларов за ночь.

Водитель стоявшего перед отелем такси, видимо, не умел читать по-русски: когда я протянул ему листок бумаги, он только засмеялся и сказал «ньет». Тогда я сам изобразил ему паровоз, который мед ленно подъезжает к вокзалу и, завизжав тормозами, останавливается. Водитель долго смеялся, после чего, наконец, сказал: «Train Station» — и: «Twenty Dollars» [71]; я сел в машину, и мы рванули с места. По радио — это я разобрал — передавали ‘Love Machine’ в исполнении Supermax.

Ровно через шесть минут мы остановились перед бакинским Центральным вокзалом. Вокзал как таковой оказался неправдоподобно уродливым, заплесневевшим зданием в конструктивистском стиле, перед ним расположился овощной рынок. У входа какие-то мужчина и женщина вяло обменивались тумаками из-за пары брюкв. Я вошел внутрь. Главное помещение вокзала, как ни странно, никак не соединялось с рельсами. Я имею в виду, что если кто-то, например, захотел бы поехать на поезде из Баку в Тифлис, ему пришлось бы сперва прийти на вокзал, купить себе в главном помещении билет, а потом опять выйти на улицу, обойти здание вокзала, пройти еще две улицы, и только тогда он очутился бы на нужной ему железнодорожной платформе. Я сделал несколько фотоснимков: приближающихся поездов, отходящих поездов и гигантского, писанного маслом, портрета президента Алиева — портрет был прикреплен к бетонной стене вокзала.

Но на вокзале, как я вскоре узнал, фотографировать запрещалось. Вдруг, неожиданно для меня, ко мне подошли двое в милицейской форме. Я протянул им свое журналистское удостоверение — «азербайджанское», то есть выданное местным Министерством иностранных дел и снабженное множеством печатей. Но милиционеров, к несчастью, заинтересовало совсем не оно. «Вот же, смотрите: Германия, Алмания», — пытался объясниться я. Но они только вскрикивали: «Ах! Ньет! Хаха! Немец! Немец! Хаха! Фашисти!» — и, дико хохоча, показывали дулами автоматов на выход. И я бесславно оставил спорную территорию. Перед зданием вокзала, на немилосердно палимой солнцем площади, одинокий наперсточник ожидал потенциальных клиентов. Давешней женщины, дравшейся из-за брюквы, уже не было.

Позже я понял, почему каждого человека, которого бакинцы принимают за немца, приветствуют здесь смехом, хлопаньем по плечу и радостным возгласом «Фашист!». Дело в том, что после окончания войны многих немецких пленных переправили на пароходах в Баку, чтобы использовать их на принудительных работах: они строили в городе школы, общественные здания в парадном сталинском стиле, университеты и музеи.

Ничего не попишешь, пришлось отступить. Но я ведь все равно собирался пройтись до центра Баку со стороны вокзала — и теперь выполнил свое намерение. Первым делом я, не торопясь, спустился к морю. Баку, как известно, — самый обвеваемый ветрами город мира, в этом смысле он затмевает даже Чикаго. Смотреть на него было очень приятно. Фасады эпохи классицизма чередовались с другими, в стиле «модерн». Мужчины в долгополых черных пальто и высоких каракулевых шапках, в практичной крепкой обуви бесшумно сновали по переулкам, в которые солнечный свет падал под таким косым углом, что тени людей в черном зрительно почти сливались с самими людьми. Город выглядел так — погодите-ка! — как если бы его нарисовал Де Кирико. Ветер и вправду был сильным. Спустившись к морю, я прошелся по променаду, напомнившему мне Канны, съел не совсем пропеченный сэндвич, купленный в киоске, который — ей-богу, не вру! — назывался Baku’s Boogie-Burger, и в какой-то момент сел в автобус. Там мне пришло в голову, что любимейшие музыкальные хиты на радио Баку — это, во-первых, ‘Barbie Girl’ в исполнении Acqua, во-вторых, ‘Gangstas Paradise’ Coolio и, в-третьих, ‘Love Machine’ группы Supermax.