Кристиан Крахт - Карта мира (сборник)

Но ведь этот живой организм, Баку, если и жив еще, то именно благодаря таким безумцам. Потому что погоня за нефтяными лицензиями породила здесь уникальное явление, монокапитализм, то есть здесь все вертится вокруг одной только нефти, нефти и еще раз нефти. Чтобы местные власти поощряли общественную активность, чтобы они латали дыры в рыночной экономике или занимались другими подобными вещами — такое в Баку вообще немыслимо. Здесь, по всей видимости, все барыши достаются только одному клану — тому, что сплотился вокруг президента Алиева. Сын президента Ильхам занимает должность вице-президента СОКАРа, азербайджанского государственного нефтедобывающего концерна, который не без успеха пытается обращать себе на пользу противоречия между иностранными концернами — «Пеннцойл», «Унако», «Бритиш Петролеум» и «Лукойл». А казино в «Хаятте», как я узнал, и в самом деле прикрыли из-за президентского сынка. Игорные долги Ильхама Алиева составляют уже шесть миллионов долларов.

На другой день, около полудня, я встретился с Томом и Соби в каком-то дешевом ресторанчике — маленьком, темном и грязном. Вскоре к нам присоединился Махмуд Рустамов, выглядевший в точности так, как обычно представляют себе художника. Этот тщедушный, одетый во все черное человек, едва прослышав о том, что я журналист, заявил, что я должен немедленно обеспечить ему контакт с аукционом «Кристи» в Лондоне — или, на худой конец, с «Сотби». Он, мол, происходит из семьи, в которой все были художниками: и его дядя, и отец, знаменитый Аслан Рустамов, и родной брат, и даже двоюродный дедушка. Раньше, по его словам, скульпторам заказывали только гигантские бюсты Ленина, зато теперь каждый может заниматься настоящим искусством. Мне мои собеседники нравились. Все трое были интересными людьми, но не относились к себе слишком серьезно и не скрывали, что получают удовольствие от этой встречи.

Нам принесли обед: йогурт и помидоры, действительно невероятно вкусные, затем — незабываемые «бараньи ножки». Перед каждым из нас поставили горшочек с супом, в котором плавали круг застывшего жира и, в самом деле, кусок бараньей ноги. Мясо как таковое было мягким, подозрительно лиловым и очень легко отделялось от костей. Чтобы не оскорблять азербайджанского гостеприимства, я вскользь упомянул о своей принадлежности к секте кришнаитов; потом мы пили теплую водку за здоровье всех немцев, и всех «пешек», и Кришны, и никто, разумеется, уже не настаивал, чтобы я ел «баранью ножку», а еще позже, уже изрядно набравшись, мы отправились в Wild West [73].

Wild West оказался большим деревянным строением на загаженном нефтью побережье у самого въезда в Баку, и выглядел он в точности так, как типичная забегаловка на западе Невады. Из отдельных кабинетов доносились вибрирующие голоса модных певцов — Долли Партон и Хэнка Сноу, украшением для стен служили повешенные крест-накрест скрипки, и русские кельнерши в красно-белых ковбойках приносили поджаренные на гриле сэндвичи по семнадцать долларов за штуку. Не помню точно, когда появился Юсиф, тот самый поэт. Он был одет в черный, отделанный тесьмой костюм и каракулевую шапку. На вид я дал бы ему лет 55, когда-то он перевел на азербайджанский стихи Германа Гессе и Генриха Гейне, а теперь собирался показать нам нефтяные промыслы. Нефтяные промыслы, наконец-то… Мы, нетвердо держась на ногах, спустились к морю, и Юсиф обвел рукой прибрежную полосу с неестественно потемневшим песком. Чуть дальше, прямо в воде, стояли ржавые детские качели и атлетического сложения русский, держась за верхнюю перекладину, подтягивался на руках.

Юсиф положил портфель на песок, покрытый черной коростой, встал напротив нас и начал декламировать Гессе — «…Всякий человек одинок…» [74], — по-немецки. Пару лет назад, пояснил Юсиф, он был на посвященном Герману Гессе конгрессе в Кальве и там прочитал свой перевод этого стихотворения на азербайджанский, после чего ему хлопали в течение целой минуты, и он был так горд этим, что не смог сдержать слез.

Он много переводил, рассказывал Юсиф, а поскольку ему принадлежит, как он думает, самое большое в Баку собрание гэдээровской литературы, то ему случалось переводить и поэтов из ГДР. Еву Штритматтер, например, он не только перевел, но даже издал на азербайджанском, хотя сама она, скорее всего, об этом не знает; а уж читал он их всех: Гюнтера де Бройна, Анну Зегерс, «След камней» Эрика Нойча, Эриха Вайнерта — одного из самых известных и лучших восточногерманских поэтов, Ганса Фалладу, нашумевший исторический роман Курта Давида — «Тенггери, сын Черного Волка», ну и еще, разумеется, — Дитера Нолля, и роман Бруно Апица «Голые среди волков», и Гельмута Прейслера, и Акселя Шульце, и Юрия Брезана… Видимо, под воздействием липкого тумана, застилавшего мне глаза после теплой водки, я вдруг подумал, что это перечисление имен напоминает поминальную молитву в церкви — ходатайство перед Богом за канувшую в небытие литературу Восточной Германии. Дитер Нолль — кто это? А Гельмут Прейслер?