Кристиан Крахт - Карта мира (сборник)

Да и в самом полете было что-то «пенитенциарное», по крайней мере, для стюардесс. Первое, что меня поразило: все пассажиры разговаривают гораздо громче, чем принято, намного громче, чем в других самолетах. Какие-то типы в черных, плохого покроя пиджаках и черных же, помятых суконных шляпах, уже изначально далеко не трезвые, раз за разом требовали для себя виски, потом, когда его не осталось, — теплой водки. От них воняло немытой распаренной плотью и еще — козлиной или овечьей шерстью. Всю дорогу они пили, горланили, хрюкали, а стюардессы только негодующе закатывали глаза, зато на посадку мы пошли под аккомпанемент ‘Barbie Girl’ группы Acqua.

Самолет «Люфтганзы» опустился на летное поле, замер, и уже сквозь поцарапанное окно было видно, что здесь никому нет до тебя дела. Это, подумал я, как раз и есть тот безошибочный признак, что отличает интересную часть мира от неинтересной: ты выходишь из самолета со своим ручным багажом и сам топаешь через все летное поле к зданию авиавокзала — никто здесь ради тебя, как говорится, и пальцем не шевельнет, автобуса, сколько ни жди, не дождешься.

А вот и таможенный контроль. Пара дощатых выгородок, более ничего. За барьером, размахивая руками, орали друг на друга похожие на турок солдаты в советской военной форме, вооруженные автоматами Калашникова. Только вместо красных звезд у них на фуражках и в петлицах были выпуклые полумесяцы на зелено-красном поле. В зале ожидания пахло мастикой для натирки полов. Потрескивали неоновые трубки, когда менялись тексты на световых табло. И еще пахло люля-кебабом — типично турецкий запах, подумал я, турецкий и отдающий седой стариной.

Поскольку я не имел въездной визы — по той простой причине, что в Германии на протяжении трех недель в азербайджанском посольстве, куда я звонил, никто не подходил к телефону, — у меня отобрали паспорт. Не волнуйтесь, сказали мне, вы сможете получить его обратно в любой из рабочих дней в Министерстве иностранных дел. Да, но назавтра как раз должна была быть суббота… Мой паспорт исчез в портфеле таможенного чиновника, на чьей голове красовалась большая каракулевая шапка, чиновник взамен выдал мне розовую квитанцию размером с медицинский рецепт и строго предупредил, что ее ни в коем случае нельзя терять.

Как ни странно, после разговора с этим таможенником мой багаж еще раз подвергли рентгеновскому просвечиванию, хотя никто из вооруженных автоматами солдат в нелепых фуражках даже не взглянул на экран. Я быстро поймал такси — белую «волгу» — и договорился с шофером, что он отвезет меня в центр, в отель «Старый Интурист», за двадцать пять долларов. Мы проезжали мимо бесчисленных автозаправочных станций, литр дизельного топлива стоил, как я прикинул, около пятнадцати пфеннигов. По дороге к Баку я насчитал в общей сложности сорок четыре бензоколонки.

Здесь теперь все сразу же — наглядно — начинается с бензина, и нефти, и продуктов ее переработки, прежде это вряд ли так бросалось в глаза. Здесь, в Баку, все вертится вокруг этого удивительного, одновременно грязного и чистого, вещества, которое поначалу пахнет плохо, а после — вполне терпимо, и которое, можно сказать, поддерживает в движении все, что способно двигаться. Лет девяносто назад Баку поставлял половину потребляемой в мире нефти. Армяне, турки, русские, англичане, евреи, немцы и американцы строили здесь для себя роскошные виллы, династии Ротшильдов и Нобелей именно здесь закладывали основы своего состояния. И сегодня, наконец, все должно опять вернуться на круги своя. Большие консорциумы уже сюда вернулись, а вместе с консорциумами, понятное дело, — большие капиталы и надежды на бензин, который должен потечь и обязательно потечет отсюда в Европу.

Ну конечно, а как же иначе, здесь испокон веков все вертелось вокруг бензина. Сегодня вы, приземлившись в аэропорту и даже еще не доехав до города, уже на шоссе можете купить бензин по баснословно низким ценам. Вот только как получилось, что здесь имеется этот дистиллят нефти, дистиллят crude [69], уже вполне готовый, готовый даже к тому, чтобы его можно было залить через шланг в белую «волгу», — этого я пока не мог сообразить.

В отеле «Старый Интурист» царила мертвая тишина. Других постояльцев, кроме меня, не было. Вестибюль, я заметил, оформлен в оранжево-золотистых тонах — два цвета, которые способны, как говорят, нейтрализовать все неблагоприятно воздействующие на человека факторы. В углу на диване лежала какая-то женщина с плохо покрашенными светлыми волосами и еще худшего качества зубами — лежала, уставившись на экран цветного телевизора «Грюндиг».