Матей Вишнек - Синдром паники в городе огней

Его стало одолевать нетерпение, потому что он проголодался и к тому же хотел выпить пива. Она же могла часами фланировать по пустынным улочкам, гладя кошек. Когда она брала на руки очередную кошку, она просила его подержать зонтик от солнца (который он сам же и купил три дня назад в Афинах). Он подчинялся без сопротивления, но и без энтузиазма — только надвигал пониже на глаза поля шляпы, как если бы это убирало кошек из поля его зрения. По временам он, правда, снимал шляпу и отирал пот огромным платком, который держал в заднем кармане брюк.

Таверну Анастасиоса Севасти нашла именно она. Маленькая, неброская, будто сторонящаяся главных улиц, таверна Анастасиоса Севасти была именно тем, что она искала. Это не значит, что таверна пустовала, другие туристы поступили точно так же, как они, покинули суету и толкотню портовой зоны в поисках оазиса тишины.

Таверну держали, по всей видимости, два мужчины, вероятно, отец и сын. Анастасиос-старший крутился на кухне, а Анастасиос-младший — среди столиков. Молодой Анастасиос был красивым вальяжным греком, он немного говорил по-английски, немного по-французски и улыбался с таким видом, как будто ему было известно что-то, чего не знали его клиенты, что-то важное и словами не передаваемое.

Как только они сели за столик, к ней на колени запрыгнула кошка. Он был счастлив, потому что молодой Анастасиос принес ему пиво чуть ли не через минуту после того, как они сделали заказ. Правда, по обычаю греческих таверн, молодой Анастасиос сначала подал им графин с холодной водой и блюдечко маслин и только потом пришел с потрепанным блокнотиком для заказов.

— Как зовут кошку? — спросила она.

— Ева, — ответил молодой Анастасиос с ошеломляющим жестом: он протянул руку и стал гладить кошку у нее на коленях. А кошка, вероятно, привыкшая к этой руке, заурчала.

По ней прошла волной эротическая дрожь, какой она до сей поры никогда не испытывала. Кошка урчала, сидя практически на ее лобке, тепло кошки проникало в ее интимную зону, а теперь и чужая рука без всякой стеснительности практически трогала ее интимное место. Ведь между ним и этой рукой не было ничего, кроме такого мизера, как кошка, и это было, пожалуй, серьезнее, чем если бы эта рука гладила ее непосредственно по телу. Конечно, молодой Анастасиос всего-навсего гладил кошку, свою кошку, которая забралась в подол к захожей женщине. В чем можно упрекнуть человека, который гладит свою кошку? Вот только это поглаживание кошки подразумевало что-то еще, это была рука, проникающая в нее и приводящая ее на грань оргазма.

В таверне Анастасиоса не было ни определенных цен, ни точного меню. Однако в тот август 1968-го Греция была такой дешевой страной для иностранных туристов, что это не могло обеспокоить чету, совершавшую круиз. Итак, Анастасиос пригласил пару на кухню, чтобы показать им, что он может предложить из еды. Он оставил на стуле шляпу и, гонимый голодом, с удовольствием пошел посмотреть, чем их могут накормить. Она осталась сидеть, потому что кошка не слезала с ее колен. Ей было все равно что есть, но она попросила рыбу, думая, что таким образом сможет угостить и кошку. Он заказал блюдо с закусками и мусаку.

Три раза Анастасиос-сын приходил, нагруженный тарелками, и три раза, уходя с пустыми руками, наклонялся, чтобы тоже погладить кошку в подоле своей посетительницы. Но в какой-то момент, ни у кого не спросясь, ни у нее, ни у кошки, Анастасиос-сын быстрым, но не лишенным нежности жестом, взял кошку на руки, чтобы дама могла все же помыть руки и потом покушать.

Он и она были последними клиентами, которые вошли в ресторан, их обслужили последними и соответственно последними они вышли. На прощанье молодой Анастасиос протянул ей огромный апельсин и спросил их обоих, каков следующий пункт их маршрута.

— Монемвасия, — сказала она.

— А, Монемвасия… — протянул юноша. И признался: — Никогда не был в Монемвасии.

По возвращении в порт случились две вещи одновременно: он нашел газетный киоск, где продавался старый номер «Монд», а она обнаружила, что забыла в таверне Анастасиоса свой зонтик от солнца. Он остался на террасе одного из портовых кафе с видом на море, чтобы почитать единственную французскую газету, нашедшуюся для него в киоске, а она вернулась в таверну Анастасиоса Севасти, чтобы еще раз погладить кошку Анастасиоса-сына.

Снова войдя в таверну, она увидела молодого Анастасиоса за столиком с чашечкой кофе. Глядя прямо перед собой, он пригубливал кофе, которое сварил несколько минут назад. Никого не было в таверне, кроме них. На кухне установилась тишина, вероятно, старый Анастасиос на сиесту поднялся наверх.