Цифра тысяча двести поразила Хаудена. Он, конечно, знал, что иммиграционные законы в Канаде частенько обходятся, и подобная практика стала общепринятой среди политических партий формой оказания покровительства и услуг своим членам. Но масштабы его удивили. Он спросил:
— Действительно так много?
— Если по правде, то даже побольше, — сухо объяснил Ричардсон. — Под каждое специальное разрешение попадает от двадцати до пятидесяти иммигрантов, а общее число никто, к счастью, не подсчитывает.
Наступила пауза, потом премьер-министр сдержанно заметил:
— Харви и его заместитель считают, что мы должны неукоснительно соблюдать закон об иммиграции.
— Если бы вы не были королевским первым министром, — бросил Ричардсон, — я бы ответил вам одним коротким ясным словом.
Джеймс Хауден сдвинул брови. «Иногда, — подумал он. — Ричардсон уж слишком много себе позволяет».
Не замечая недовольного выражения на лице премьер-министра, Ричардсон продолжал:
— В последние пятьдесят лет каждое правительство использовало закон об иммиграции для помощи членам своей партии. С чего бы нам вдруг отказаться от этой практики? С политической точки зрения в этом нет никакого смысла.
«Да, — мелькнула у Хаудена мысль, — все это так». Он потянулся к телефонной трубке.
— Хорошо, — сказал он Ричардсону. — Будь по-вашему. Я сейчас же приглашу Харви Уоррендера. — Он попросил оператора на парламентском коммутаторе: — Соедините меня с министром Уоррендером. Возможно, он дома.
Прикрыв ладонью микрофон, премьер-министр спросил Ричардсона:
— Что еще, по-вашему, кроме того, что мы обсуждали, нужно ему сказать?
Ричардсон расплылся в улыбке:
— Попробуйте посоветовать ему потверже стоять на земле обеими ногами. Может, тогда он не будет так часто попадать впросак.
— Если я скажу это Харви, — в свою очередь, ухмыльнулся Хауден, — он засыплет меня цитатами из Платона.
— А вы тогда ответьте ему из Менандра: [25] Менандр (ок. 343 — ок. 291 гг. до н. э.) — древнегреческий поэт-комедиограф.
«Чем выше поднимешься, тем больнее падать».
Брови премьер-министра изумленно поползли вверх. Все-таки в Брайане Ричардсоне было немало такого, чему он не переставал удивляться.
На другом конце провода послышался голос телефонистки, и Хауден, выслушав ее, положил трубку и сообщил:
— Уоррендеры отбыли на праздник в загородный коттедж, и телефона там у них нет.
— А вольготно же вы даете ему жить — не то, что другим, — заметил на это Ричардсон.
— Но уж не в этот раз, — твердо пообещал Джеймс Хауден. — Послезавтра он будет здесь, и мы не дадим раскрутить этот ванкуверский инцидент. Это я вам гарантирую.
До квартиры Милли Фридмэн Брайан Ричардсон добрался в половине восьмого. Руки его были заняты двумя пакетами: один содержал одну унцию [26] Унция — примерно 28 граммов.
духов «Гирлен», которые, как ему было известно, нравились Милли, второй — двадцать шесть унций джина.
К его приходу она переоделась, сменив строгий костюм, в котором была днем, на оранжевые брюки и незатейливый черный свитер, оживляемый лишь тройной ниткой жемчуга. «А в результате, — решил про себя Ричардсон, — изысканная и волнующая простота».
Когда она входила в гостиную, он отметил ее необыкновенную грациозность. Каждое движение Милли отличалось выразительной ритмичностью и экономностью, она редко злоупотребляла жестикуляцией.
— Милли, — произнес он вслух, — вы удивительная девушка.
Позвякивая кубиками льда в бокалах, она принесла коктейли. Под оранжевыми брюками Ричардсон угадывал стройные ноги, упругие бедра, и опять эта бессознательная естественная ритмичность в каждом шаге… «Она похожа на молодую длинноногую скаковую лошадь», — пришло ему в голову абсурдное сравнение.
— В каком смысле удивительная? — поинтересовалась Милли, протягивая ему бокал. Их пальцы соприкоснулись.
— Ну, вам без всяких там обычных прозрачных рубашечек и трусишек с кружавчиками и всего такого прочего удается быть самой сексуальной штучкой из двуногих.
Ричардсон поставил свой бокал, поднялся и поцеловал ее. На мгновение Милли замерла, потом осторожно высвободилась из его объятий и отвернулась.
— Брайан, — спросила она, — думаете, это правильно?
Девять лет назад она познала любовь и непереносимую боль утраты. Она полагала, что не любит Брайана Ричардсона, во всяком случае, так, как Джеймса Хаудена, но относилась к нему с теплотой и нежностью; эти чувства, она знала, могли перерасти в нечто гораздо большее, если позволят время и обстоятельства. Что, как подозревала Милли, едва ли произойдет: Ричардсон женат… очень практичен… и в конечном итоге еще один разрыв… расставание.
Читать дальше