Артур Хейли - На высотах твоих

— И лицемеры, я вам говорю! — словно не слыша, не унимался разбушевавшийся адмирал. — Вы продали свое первородство, а теперь бросились разыскивать его, болтая всякую чепуху об отличительном канадском характере. Ладно, может, такой когда и был, но вы размякли и разленились и так утратили весь ваш канадский характер, что ни одной королевской комиссии, сколько бы их ни было, никогда его теперь не сыскать.

Исполненный ненависти к этому типу, Джеймс Хауден прерывающимся от злости голосом воскликнул:

— Ну, не так уж мы и размякли! Вам, может быть, приходилось в связи с двумя мировыми войнами слышать такие названия, как Сен-Элои, Вими, Дьепп, Сицилия, Ортона, Нормандия, Каен, Фалес…

— Исключения только подтверждают правило, — отрезал адмирал. — И мне также припоминается, что, пока американские морские пехотинцы гибли в Коралловом море, парламент Канады вел бесконечные дебаты, объявлять ли мобилизацию, которую вы так и не провели.

— Мы должны были считаться со многими факторами, — возмущенно возразил Хауден. — Квебек, необходимость компромисса…

— Компромиссы, двойная игра, трусость… Какая нам к черту разница, если они у вас стали национальным видом спорта. Да вы будете вести двойную игру даже в тот день, когда Соединенные Штаты ринутся в бой, защищая вашу Канаду ядерным оружием — тем самым оружием; которое у нас есть, чему вы очень рады, но которое заиметь сами вы со свойственным вам лицемерием и фарисейством не изволите.

Адмирал, тоже вскочив на ноги, выпрямился во весь свой крошечный рост и уставился в лицо Хаудену. Премьер-министр едва подавил в себе острое желание наброситься на него с кулаками и осыпать эту ненавистную физиономию градом ударов. Враждебное молчание прервал президент.

— Вот что я вам скажу: почему бы вам обоим, ребята, не сойтись завтра на рассвете на берегу Потомака, а? — предложил он. — Мы с Артуром будем секундантами, а пистолеты и мечи я, так уж и быть, где-нибудь одолжу.

Лексингтон сухо поинтересовался:

— А какое оружие вы бы сами порекомендовали?

— Ну, на месте Джима я бы выбрал пистолеты, — усмехнулся президент. — Единственный корабль, которым Левину за всю его жизнь удалось покомандовать, на стрельбах ухитрился не поразить ни одной мишени.

— Снаряды-то никуда не годились, — пробормотал адмирал, и впервые подобие улыбки мелькнуло на его лице. — А разве не вы в то время были министром ВМС? [54] В США непосредственное руководство вооруженными силами наряду с министром обороны осуществляют и министры видов ВС.

— Кем я только не был, — протянул президент, — сразу и не вспомнишь.

Несмотря на несколько спавшую напряженность, жаркие волны гнева продолжали накатывать на Хаудена. Он жаждал нанести контрудар, ответить американцам тем же, опровергнуть все сказанное, выложить им все, что вертелось у него на кончике языка: обвинение в жадности едва ли было уместно со стороны страны, ожиревшей и отяжелевшей от богатства… И уж не Соединенным Штатам обвинять канадцев в трусости — сами-то они практиковали корыстный и эгоистичный изоляционизм до тех пор, пока не были вынуждены отказаться от него под угрозой смерти… Даже нерешительность и колебания Канады были много лучше, нежели грубейшие промахи и наивная неумелость американской дипломатии с ее грубой верой в доллар как ответ на все проблемы… Америка с ее непоколебимой уверенностью в неизменности своей правоты, с ее нежеланием понять, что иные концепции и иные системы правления тоже могут иметь свои благие стороны, с ее упрямой поддержкой в зарубежных странах марионеточных и безнадежно дискредитировавших себя режимов… А у себя дома бойкие и насквозь лживые разглагольствования о свободе — из тех же уст, что, не стесняясь, вовсю поносят любого инакомыслящего… да много кое-чего еще найдется сказать, очень много…

Джеймс Хауден чуть было не начал говорить… яростно, бессвязно… но вовремя себя остановил.

«Иногда, — мелькнула у него мысль, — молчание есть лучшее проявление государственной мудрости. Никакое перечисление ошибок и упущений не может быть односторонним, и большая часть из того, что наговорил здесь адмирал Рапопорт, как ни горько, была правдой».

Кроме того, каким бы человеком ни был Рапопорт, глупцом его не назовешь. В глубине души премьер-министр инстинктивно подозревал, что перед ним разыграли спектакль, в котором его же самого и сделали невольным участником. Не было ли это умышленной попыткой, искусно осуществленной адмиралом, вывести его из равновесия, подумал Хауден. Может быть, и так. Может быть, нет. Но от свары пользы все равно никакой не будет. Хауден исполнился решимости не дать увести себя в сторону от основной проблемы.