Томас Мартинес - Святая Эвита

Это был, видимо, черновик письма актеру Паскуалю Пеликотте, с которым Эвита выступала в 1939 году в радиоромане Эктора Педро Бломберга «Букет жасмина».

Он закрыл тетрадки, и где-то внутри у него защемило — то ли от темноты, то ли от стыда, но уже не от ветра, возможно обращенного в бегство дождем, — скорее от стыда, что он воскрешает прошлое, которое того не стоит, это прошлое растворялось в небытии, едва Полковник касался его своим взглядом. Что делала Персона в эти годы? Он мог прочесть это в своих собственных карточках.

Январь 1939 года. Через несколько недель после разрыва с Рафаэлем Фиртуосо (роман длился два месяца) ЭД влюбилась в издателя журнала «Синтония». Она переехала из пансиона на улице Сармьенто в квартиру в проезде Сеавер. Май. Ее фото появилось на обложке журнала «Антенна», но когда ЭД пошла поблагодарить издателя, тот не пожелал Ее принять. Озвучивала четыре радиоромана Эктора Педро Бломберга. Июль. Ее брат Хуан, агент по продаже мыла, познакомил Ее с владельцем фирмы «Хабон радикаль». Она фигурировала как фотомодель в двух рекламных объявлениях «Линтер публисидад». Ноябрь. Влюбилась во владельца «Хабон радикаль», но продолжала тайно встречаться с владельцем журнала «Синтония». Январь 1940. «Пампа филмс» заключает с Ней контракт как с актрисой на вторые роли в фильме «Бремя отважных», где главными героями были Сантьяго Арриета и Анита Хордан. Во время съемок вблизи Мар-дель-Плата Она познакомилась с парикмахером Хулио Алькасаром. Ей тогда было около двадцати трех лет. Болезненно-бледная, банально хорошенькая, Она вызывала не страсть, а сочувствие. И тем не менее ей было море по колено.

Он перевязал папки хитрыми, сложными узлами и вышел в смутные вечерние сумерки. Холод стоял пронизывающий. Шагая под дождем и ветром, он еще раз почувствовал, что идет сквозь небытие. Столовую обогревал камин с искусственными дровами.

Ферруччо сидел за столиком спиной ко входу. Приземистый парень с носом боксера хлопотал за стойкой. Полковник щелкнул каблуками с бессмысленной воинственностью и сел за столик Ферруччо.

— Вот и хорошо, — сказал Ферруччо. — Мы вас ждем. Моя жена для вас кое-что состряпала. Поешьте как следует, сегодня это будет ваша последняя дармовая еда.

Полковник заметил в кухне силуэт карлицы Эрсилии, которая двигалась легко и быстро, как комарик.

— Прикажите этому типу, — сказал Полковник, гримасой указывая в сторону стойки, — чтобы он дал мне стопку можжевеловой. Через три часа уже будет пятница.

— Парьентини, — сказал боксер. — Меня зовут Каин Парьентини.

— Это все равно, — сказал Полковник. — Принесите мне можжевеловой.

— Это невозможно, — вмешался Ферруччо. — Весьма сожалею. В нашем поселке режим очень строгий. Если нас застукают, всем нам кутузка обеспечена.

— Кто застукает? Здесь же никого нет.

— И можжевеловой нет, — сказал Ферруччо. — Вечером в пятницу привозят один кувшин и увозят его в воскресенье утром. С тех пор как я здесь, кувшин все такой же. Привозят и увозят нетронутым.

— Значит, завтра! — крикнул Полковник боксеру. — Завтра в это время. Попросите, чтобы вам оставили несколько кувшинов. Один — все равно что ничего. — Он обернулся к Ферруччо. — Ваша супруга сказала, что мне пришла радиограмма.

— Ах да. Плохие известия. Капитан Галарса попал в аварию.

Полковник взял протянутую ему Ферруччо измятую бумажку. Текст был написан на длинных полосках, приклеенных клейстером, его даже не удосужились зашифровать. Он прочитал, что Галарса перевозил ЭМ-радиоаппаратуру в фургоне СВР. У него был приказ устроить ей «христианское погребение» на кладбище Монте-Гранде. Сворачивая по улице Павон на улицу Льявальоль, машина врезалась в угол дома и перевернулась. Порез на тридцать три шва пересек левую щеку Галарсы. Он спасся чудом, но останется изуродованным. Пост начальника Службы опять вакантен, его пришлось занять Фескету. Он ле делает ни шагу без одобрения начальства. ЭМ-радиоаппаратура опять помещена на место, уже ставшее для нее привычным, под комбайн «грюндинг». Со дня на день военный министр назначит нового директора СВР и решит наконец судьбу ЭМ. Идет речь о том, чтобы сжечь ее на Чакарите или похоронить в общей могиле на острове Мартин-Гарсия [95]. В качестве будущего ответственного упорно называют полковника Тулио Рикардо Короминоса. Радиограмму подписал Фескёт, Густаво Адольфо, лейтенант пехоты.

Полковник перечитал текст, не веря своим глазам. Текст был незашифрован, его мог прочесть кто угодно. Столько месяцев он тщательно, до мельчайших деталей, разрабатывал секретную операцию, от которой зависел мир в стране, а теперь какой-то офицеришка, халтурщик, уничтожил столь искусно сплетенную ткань. Стало быть, во главе Службы остался Перышко. По порядку старшинства он был четвертым и единственным, кого еще не настигло проклятие Персоны. Единственным ли? Возможно, он уже давно носит на себе проклятие. Презренный развратник, позорное пятно на непорочных кадрах армии. Долго ли его там продержат? Неделю? Две? А Короминас, хотя он человек, избранный самим министром, не способен нести такую ответственность. Ему недавно удалили межпозвоночную грыжу, и он еще ходит в гипсовом корсете. Галарса остался недееспособным на невесть какое время — тридцать три шва на лице! По одному шву за каждый год жизни Эвиты — уж это точно проклятие. Арансибия между тем чахнет в тюрьме Магдалена, в полной изоляции, с запретом разговаривать или видеться с кем-либо. При таком безумии, куда бы еще оно его завело. А если Псих — он-то и есть единственный разумный? Если Псих, чтобы избежать проклятия, предпочел сам первый его осуществить? Полковника снова начали донимать потливость, сухость в горле, ощущение, что действительность куда-то ускользает и он не может ее удержать.