Михаил Садовский - Ощущение времени

Все готовятся к зиме — припасы делают, жильё утепляют, одежонкой запасаются… даже в школе говорят об этом… кормушки для птиц мастерите, шишки да семена собирайте — всё в ход пойдёт, когда декабрь загремит, да январь зазвенит, да февраль заметёт…

А бездомным собакам деваться некуда — знают они нрав человечий. Не сунутся в чужой двор, чтоб не получить кипятком крутым по шкуре или дробью смертельной в морду… в лес им — одна дорога, да не в глушь, где опять волк расплодился, как в любую людскую невзгоду… они у края, где железная дорога с шоссейной сходятся и набросано мусора между ними кучами — вперемешку ветоши и жестянок ржавых, банок консервных и тряпья… всё съестное тут давно уже съедено и вылизано, кем покрупнее, да мышами проверено… а всё же здесь и укрыться есть где под доской широкой на старой поддевке полусгнившей, и запах обманный съестной ещё пробивается сквозь слои снизу и хоть напоминает, что были времена, когда кормил хозяин…

Так обретаются полудикие собаки… когда-то все они при человеке жили. Службу несли. На цепи сидели или на поводке тащились, лаем оповещали, что чужой подходит, из миски хлебали, что от стола осталось… Теперь они сами чужие, и голос их — это их погибель… брошенные хозяевами, выгнанные за ненадобностью, выросшие из щенков, которыми летом пацаны натешились, а на зиму их матери в дом не пустили, они сбились в стаю, чтоб кормиться легче, и скользят бесшумно в сумерках улицами вдоль заборов, и нет от них ни защиты, ни отбоя… мстят они тем, кому испокон веку служили, и знают их нрав и привычки, а потому стали неуловимы, неистребимы и ненасытны…

Люди сами сказали им, согнав со двора, что нет закона, закон — сила! И поверили им их бывшие стражи: нет закона, и принялись жить по новому, принялись, чтобы выжить… и мстить стали… первым-наперво тем сытым пёсикам, что по домам остались… зазевается хозяин на прогулке со своим любимцем, налетят они бесшумной стаей, и не отбиться от них, только бежать домой и захлопнуть дверь… а если схватишь своего четвероного на руки — повалят, и, как ни отбивайся, разорвут его на части, и тебя загрызть могут, а что порвут сквозь все ватники и пальто — нет сомненья…

— Я боюсь, Додик! — говорит Милка и захватывает мой рукав пальто, который кончается чуть ниже локтя… — Как мы теперь домой добираться будем.

Я молчу и соплю, так что сам слышу… и что сказать, не знаю… уговорил Милку сходить на станцию… зачем?.. Просто так! Там электричка зовёт протяжно и звонко, и, кажется, сядь в вагон, и притиснись к стеклу носом, такое увидишь, что ни в каком документальном фильме не покажут, даже в „Новостях дня“… и я уже полетел куда-то, где мне так интересно, и так на ходу замирает сердце… — Додик, ну, ты опять где-то! Ну, какой ты, Додик! — дёргает меня Милка, — Ты что думаешь, они спать уйдут, когда совсем стемнеет! — это она про собак. Я знаю, что она права, только не знаю, что ответить…

— Давай ждать, — предлагаю, — Пока отец с электрички домой пойдёт… и с ним…

— Ты, что, Додик! Представляешь, как нам влетит… — у Милки такие огромные глаза становятся, что я в них себя вижу, — Пуриц меня убьёт тогда… и так мне уже попадёт… вчера Малка рассказывала, что в Овражках новая банда появилась, а меня сколько нет дома?.. — и Милка смотрит на меня… смотрит и ждёт… — „Подумаешь! Новая банда! Как будто нам старой мало!.. Ну, что я скажу ей!“

— Тогда давай пойдём к молочной… может, дядя Сергей в детдом молоко повезёт, мы ему поможем погрузить бидоны, а он за это нас прокатит, ему же всё равно мимо ехать…

— Да? Это мы до утра ждать будем? Додик, ну ты соображаешь? Кто вечером молоко возит!? — Я знаю, что никто не возит… но сказать то мне что-то надо…

— Милка! — внезапно догадываюсь я, — А вдруг они сменили расписание? Я слышал по тарелке говорили, что теперь коровы будут давать в три раза больше молока, и мы перевыполним пятилетку… тётенька выступала…

— Додик… послушай… Додик… я тебя сейчас что-то спрошу, а ты мне ответь только правду! — перебивает Милка голосом, как по радио, — Ладно?

— Ладно. — соглашаюсь я, хотя чувствую подвох.

— Додик, вот скажи честно, только честно! — Милка поддувает волосы, выбившиеся из-под шапки на глаза, — Додик, ты мужчина? — такого я не ожидал. Это уж как-то совсем в стороне, и я растерялся просто! — Додик, ты почему молчишь? — возмущается Милка.

— Я? — уж я такое удивление разыграл, что Милка даже руками всплеснула.