Михаил Садовский - Ощущение времени

«Плохое длится, длится… а хорошее всегда так резко обрывается — и всё». Додик медленно направился к выходу.

— Молодой человек! — он не понял, что зовут его. — Молодой человек, сдачу возьмите! — он обернулся, махнул рукой и приоткрыл дверь. — Молодой человек, подождите! — телефонистка вышла из за своего ограждения и подошла к Додику. — Что это вы деньгами так разбрасываетесь! Возьмите, пожалуйста, сдачи четыре пятьдесят, нам чужого не надо! Что ваша жена скажет?

— У меня нет жены, — машинально проговорил Додик, — спасибо!.. — Он протянул руку.

— Возьмите меня, — совершенно серьёзно произнесла телефонистка. Додик оглянулся — в комнате никого не было, только толстый дядька сипел в кабинке номер один: «Клава, Клава, ну погоди!» И повторял это бесконечно. Перед ним стояла красивая сероглазая, желтоволосая… какая-то похожая сразу на всех красивых, и внимательно смотрела… «Что за мистика… я сегодня никак не проснусь… она тоже гойка… а мне нельзя жениться на гойке? Вот, чем плохая жена? Наверное живёт с мамой… ещё младший брат школьник… сколько ей? Двадцать четыре? Двадцать пять? В институт не прошла — подалась на вечерний! Летом шесть соток по воскресеньям — огурцы в банках, в деревню в отпуск на двадцать четыре дня или в Сочи… закончит МТИЛП, станет товароведом — обеспеченный человек — вот судьба… а тут гойка…»

— А как вас зовут?

— Мила!

— Что? — Додик подался вперёд.

— Полностью Людмила, а мама зовёт Мила.

— И у вас есть брат?

— Есть.

— Он в школе учится?

— Да! — теперь удивилась Мила. — Вы меня видели, вы где-то рядом живёте?

— Да, да, да, — Додик будто улетел и вернулся, — а телефон дадите?

— Лучше сюда звонить, — возразила она, — дома не поговоришь… деньги, — напомнила она, потому что дверь распахнулась и запела пружина. Она вложила в Додикину ладонь деньги и упорхнула за стойку.

Додик сидел на скамейке, смотрел на шпиль высотки и ждал, когда солнечный блик переползёт на очередную грань. Он думал, что вместе с движением времени опять перенесётся в реальный мир и успокоится. Что значат все эти сегодняшние протуберанцы: мама, разговор с отцом — он никогда таким откровенным не был, особенно после того, как умерла мама, а он женился снова… и очень скоро… и уехал от осуждения родственников и знакомых… жена его оказалась из Казахстана… застряла там в эвакуации после бегства из осаждённого Ленинграда… жила там с мамой, отец её погиб… «сколько же её-то маме? Уж наверняка за восемьдесят»? Что всё это значит? Теперь Мила… от этого имени… «нет, она Людмила, а Милка, как была полностью? Хм…» Додик даже улыбнулся: он не знал полного Милкиного имени: Милка Шухман — и всё!.. «Надо же!»

С Лысым Додик встретился случайно, на перепутье.

— Ты совсем не появляешься что-то? — мирно констатировал Николай Иванович.

— Пишу. Занят, — смягчился насторожившийся было Додик.

— Зайди, почитай… тот рассказ, про Милку… мне очень понравился… — правда… Хочешь, я тебе напишу предисловие к нему… это, наверное, на повесть потянет… может, легче будет протолкнуть… зря ты на моё предложение не согласился… всё ещё в силе, заходи… мне нравится, как ты пишешь… — Додик был страшно смущён.

— Спасибо… честно говоря, не ожидал.

— Почему? — встрепенулся Лысый.

— Думал, вы обиделись.

— На что? Что отказался — это ты ещё молодой, жизни не знаешь, это пройдёт… знаешь, молодость быстро проходит… не помню, кто это первый надумал… заходи… — он протянул руку.

— Я приду, как закончу… и приду… обязательно, — пообещал Додик.

В тот же вечер, когда они оторвались друг от друга, он сказал Вере:

— Выходи за меня замуж… пожалуйста… — она приподнялась на одном локте, уставилась на него и улыбнулась.

— Я должна подумать, Додик! А то как-то даже не смешно, сразу — бац! И — замуж!.. Просто до-мажор какой-то! Надо подумать… нет, серьёзно, Додик… не обижайся! Давай потом, а то сейчас так хорошо, что не получается думать… ну, Додик, Додик же… вот видишь — ты лежишь уже рядом, как бревно, а если я выйду за тебя, вообще перестанешь меня ласкать, — это мне не нравится, понимаешь? Надо подумать… только потом, а сейчас я хочу совсем другого, слышишь?

— Другого? Это какого другого? — обратил всё в шутку Додик, — и как его зовут?

— Его зовут тоже Давид, а ласково Додик, и он самый, самый, самый, на всём белом свете, и с ним лучше, лучше, лучше… лучше быть не может… только я не люблю, когда он грустный, и тогда в его глазах печаль всего человечества, а это не моя тональность… чёрт с ним, с мажором, но не дальше соль-минора… g-moll… иди сюда, Додик… ты уже шестьдесят четыре такта не целовал меня, шестьдесят четыре, слышишь… ты даже не представляешь, сколько это секунд.