Дуглас Кеннеди - Особые отношения

Тут — как и на промежуточном слушании — она выложила, еще и приукрасив, весь список моих прегрешений, все, что у них было против меня. То, как я говорила в родильном отделении, что меня не волнует, умрет ли Джек. Мое странное и эксцентричное поведение во время пребывания в больнице Мэттингли. Моя угроза убить сына. Инцидент со снотворными таблетками. Госпитализация в психушку. Поразительная и похвальная стойкость моего супруга…

На этих словах тишина в зале суда была нарушена резким звуком — кто-то шумно, рассерженно выдохнул. Сэнди. Люсинда Ффорде остановилась на полуслове и вытянула шею, чтобы увидеть, кто виновник. Головами завертели также Мейв и Найджел Клэпп, а судья Трейнор посмотрел поверх своих бифокальных очков и спросил:

— Кто-то что-то сказал?

Сэнди опустила голову под строгими, осуждающими взглядами.

— Следите, чтобы больше подобного не было, — твердо произнес судья, давая понять, что в следующий раз церемониться не станет. Затем он попросил Люсинду Ффорде продолжать.

Начав с того самого места, на котором остановилась, она расписала благородство и порядочность Тони и то, как он помогал мне даже тогда, когда я пригрозила, что убью ребенка, и как, теряя надежду, он обратился за поддержкой к старому другу, Диане Декстер, которая предложила ему приют, где он мог отдохнуть от помешанной…

И так далее. И тому подобное. Должна признать: она говорила живо, она говорила сжато, она говорила жестко. В результате у слушателей не оставалось сомнения в том, что я превратилась в безумную детоубийцу, что, как ни ужасно разлучать ребенка с матерью, это необходимо, ибо в сложившейся ситуации иного выхода нет. Вернуть сейчас мальчика такой матери, доказывала она, означало бы вновь подвергнуть его серьезной опасности — такого суд, безусловно, не может допустить. Особенно если учесть, как счастлив ребенок с отцом и мисс Декстер.

Почти все их доводы я уже слышала раньше. Но от этого было не менее больно. Как всякий хороший барристер, Люсинда Ффорде была наделена настоящим даром убеждения. Говоря четко, точно и убедительно, она представила меня ничтожеством, злобной истеричкой, до такой степени не соображающей, что делает, что она и впрямь способна убить свое дитя.

Наступила очередь Мейв представить суду дело с нашей точки зрения — и она сделала это впечатляюще, ярко, логично и компактно. Краткость, по ее словам, была одной из добродетелей, особенно высоко ценимых судьей Трейнором. Мейв начала с того, что кратко обрисовала мое журналистское прошлое, длительную работу в качестве иностранного корреспондента «Бостон пост», подчеркнув, что я блестяще справлялась с выполнением профессиональных обязанностей, да и просто с жизнью в столь опасном регионе, каким является Ближний Восток. Затем, буквально тремя фразами, она описала мой бурный роман с Тони, неожиданную беременность в тридцатисемилетнем возрасте, сложнейшую ситуацию «сейчас или никогда» и нелегкий выбор, который приходится делать женщине под сорок, решая вопрос о материнстве, предложение Тони ехать с ним в Лондон и далее — кошмар, в который превратилась моя беременность.

Она поведала о том, как мне становилось все хуже, лаконично, сухо, без надрыва и мелодраматичной жалости к моему плачевному состоянию. Рассказчицей Мейв была первоклассной, так что Трейнор был явно захвачен ее рассказом, а она не мешкая перешла к заключительной части своего первого выступления:

— Хотя миссис Гудчайлд не отрицает того, что, находясь в состоянии постнатальной депрессии, однажды высказалась о своем безучастном отношении к тому, выживет ли ребенок, а однажды на словах угрожала ему, однако на деле она никогда не приводила угрозу в исполнение и вообще ни разу не причинила ему ни малейшего вреда. Она признает и то, что, страдая от хронического недостатка сна и послеродовой депрессии, по недосмотру покормила ребенка, приняв снотворное, — несчастный случай, по поводу которого она до сих пор испытывает угрызения совести.

Но этими тремя эпизодами и ограничивается список тех «преступлений и проступков», в которых обвиняет моего клиента истец. И на основании этих трех эпизодов истец, манипулируя фактами, сумел добиться экстренного первичного слушания ex parte против миссис Гудчайлд. Замечу, кстати, что слушание — какое совпадение — происходило в тот день, когда моя клиентка отсутствовала, поскольку вынуждена была выехать из страны на похороны члена семьи. Истец и в дальнейшем продолжает эксплуатировать все те же три эпизода, добиваясь победы на промежуточном слушании, когда было принято решение о проживании ребенка с отцом, а миссис Гудчайлд, по сути дела, осуждена как неспособная выполнять материнские обязанности. В результате ее, если не считать жалкого часа в неделю, на целых полгода лишили возможности видеть младенца-сына. Я заявляю, что истец действовал против своей жены безжалостно и беспринципно, с ничем не оправданной жестокостью — и все это в угоду собственной выгоде.