Григорий Розенберг: Я — годяй! Рассказы о Мамалыге

Но, как было сказано, всё это легкомысленные, несерьёзные эпизоды и романтические фантазии. А любовь это любовь. И она пришла к Мише под утро. Миша спал и видел сон про собаку, потом про акацию рядом с их дверью: Миша стоял на цыпочках, чтобы достать нижнюю ветку, и вдруг обнаружил, что стоит на высоких каблуках, как у мамы, а папа показывает пальцем и смеется, потом папа рассердился и замахнулся. А перед самым пробуждением его поцеловала Муся Дворецкая. Он проснулся, а на щеке ещё долго оставалось тёплое и мокрое ощущение, от которого хотелось высоко подпрыгнуть на месте. Миша медленно одевался, умывался (обходя водой поцелуй) и думал. Конечно Муся это не Таня Ивлева, про Таню тётя Нина сказала, что она, как сдобная булочка. Когда Таня спит, её выпуклые веки и чёрные ресницы такие красивые, что Миша стесняется смотреть. Но Таня никогда Мишу не целовала… А Муся вот, хоть и приснилась, а приятно до сих пор. И потом Муся, если подумать, тоже, оказывается, очень красивая. У неё самые толстые губы в группе и нет главного переднего зуба. И когда она говорит: «Ну, Ми-и-ша!.». на букве «ш» получается красивый тоненький свист. Потом Миша думал про Мусю по дороге к остановке. Потом в трамвае. Потом в другом трамвае. А когда уже подходил к садику, понял, что очень любит Мусю.

В раздевалке возле Мусиного шкафчика, он улучил минутку и рассказал ей про свой сон. Муся молча слушала, стоя вполоборота и не глядя на Мишу. Потом прыснула и убежала.

И началась сказочная жизнь. Пока Миша медленно собирал с тарелки кашу и медленно запихивал ее в рот, пока он медленно её пережёвывал и медленно, с трудом пропихивал её в горло, Муся, давно допив компот, перешёптывалась с девчонками и хихикала в Мишину сторону.

Ну, а когда все уже поели, а Миша в полном одиночестве домучивал свой коричневый сухофруктовый компот, который нужно было не только пить, но еще много жевать, Муся выбегала в коридор, приоткрывала дверь и, просунув в щель голову, громко шептала: «Сон!» и опять убегала. Видно было, что и в Мусиной голове этот сон пробудил нечто.

Но и это были ещё не все чудеса длинного и прекрасного дня. Договорившись с подружками, незадолго до раздачи рыбьего жира, Муся загнала Мишу в угол и там, под прикрытием соучастниц, поцеловала его точно так же, как и во сне. Как принцесса свинопаса в сказке Андерсена. Одуревший от счастья Миша ходил по группе с вялой глупой улыбкой, а Муся, уже раз переступившая грань девичьего стыда, поцеловала его ещё четыре раза: один раз до мёртвого часа и три раза после. К концу дня Миша уже пресыщено отмахивался и даже один раз оттолкнул Мусю.

Но любовь тем и прекрасна, что не терпит застойных явлений. Эйфория рождает ветреность и расслабление, удары судьбы закаляют и придают форму. На следующее утро в садике Мишу ждал удар судьбы.

Гена Пройченко, самый сильный, самый шепелявый и самый глупый мальчик в группе девочкам не нравился. Он часто с первого раза не мог понять, что ему говорят, раздражался и начинал драться. Поэтому прекрасный пол держался от него подальше. Да и он относился к девочкам с непонятным Мише презрением, вёл себя так, будто он знает про них что-то такое, что Мише пока не понять. Это он подвиг как-то Мишу на поступок, о котором и вспоминать потом было стыдно. Но об этом после. А сейчас Гена вернулся в садик после ветрянки. В садике был даже карантин. Светлый, плотный, весь в зелёных точках, после долгой разлуки Гена привлёк к себе общее внимание. Мусино в том числе. И надо было так случиться, что во время завтрака Гену посадили к ней за столик, а готовый к приёму новых поцелуев Миша мог только издали наблюдать за тем, как она оживлённо что-то щебечет Генке, и только изредка до Миши долетал тоненький и красивый свист от буквы «ш».

Миша сначала чувствовал досаду, а потом и вовсе беспокойство. Дело в том, что Муся раза два глянула в Мишину сторону, а потом как бы совсем про него забыла. И когда после завтрака и общего чтения сказки «Как петушок попал на крышу» разрешили играть, Гена и Муся тут же встали на большие цветные кубики и стали скользить на них по паркету, держась за руки, и Это называлось «Кавалер и барышня на катке». К этому времени Миша смирился уже с отсутствием поцелуев, но то, что о нём совсем забыли, вызвало гнев и возмущение.

— Муся, а я что? — загородил им Миша весь каток. Гена остановился, посмотрел на Мишу, потом на Мусю, потом опять на Мишу.

— Чево? — спросил он.

— Сегодня Гена — кавалер, — сказала Муся без всякого смущения. — Он пригласил свою девушку, — это меня, на каток, а он сам — пограничник. Видишь зелёненькие точечки? Это такой маскхалат, мне папа рассказывал.